Терракотовые сестры
Шрифт:
Пост над змеиной тропой Казакова сдала уже минут двадцать назад. Брела медленно по коридорам, чувствуя, что с каждым шагом ноги становятся все более ватными. Вышла наконец к солнцу, к основному расчету, к проломам и слаженно работающим людям. Не знала, куда себя деть: хотелось тупо пялиться в одну точку и выговориться одновременно. Пошла на сорванный голос Мэри Лу и чуть не бросилась на шею той, которую еще несколько часов назад обвиняла в истеричности.
Та улыбнулась девушке:
– Живая! Я так рада, дорогая! – и сразу к делу снова. – Думаю, долго отдохнуть нам не дадут. Надо скорее подготовиться. Заделать провалы, подлатать мехов. И еще я Фархада видела.
Маше тоже хотелось так много рассказать, но решилась она только на фразу:
– А Изам действительно был кротом. Но он уже никому ничего не скажет, сестренка. Куда поставишь? Я теперь стреляю хорошо.
– Пойдем клепать наших железных солдат, сестренка. Расскажешь, как это я успела обзавестись сестрой, – Говард подмигнула, – а стены тут уже живучий Иржи подлатает.
Тот тоже усмехнулся и кивнул.
Мэри командовала двумя мелкими механоидами, заставляя их оттаскивать и сортировать детали разбитых машин, и одновременно слушала Машину теорию о родстве душ.
– Не будем придираться, – наконец сказала Говард, – и теория выглядит достаточно стройной. Совпадают обстоятельства рождения и загадки в происхождении – безотцовщина, проще говоря. И способ доставки всех нас троих в эти неродные нам миры, и быстрая адаптация у нас с Мэй. И схожие свойства личности. Красиво. Родство крови, магия соли, тонем в месте, где не тонет никто. Совпадает и географическая составляющая. В общем, не научно, а скорее фантастически литературно. Но интересно и похоже на правду. На этом и остановимся. Знаешь почему? – тут американка подняла глаза на Машу. Чумазая от пыли, она сейчас казалась даже моложе своих лет. – Потому что я не против иметь такую сестру, как ты. Мне за тебя не стыдно.
Еще неделю назад Казакова бы завелась и почувствовала в тираде заокеанское высокомерное добродушие. Начала бы язвить и пикироваться с жаром. Но слишком уж многое произошло за эту неделю, чтоб не научиться отделять важное от срочного. Да и Мэри Лу не давала времени на размышления. Сунула Маше в руки несколько искореженных трубок и приказала:
– Дай ему команду. Любую.
Казакова выпучила глаза. Но Говард была непреклонна:
– Давай уже! Каждая секунда на счету!
И девушка сложила трубки наподобие паучка, скрутила середину проволокой, приложила для смеха сверху найденную только что шестеренку наподобие головы и просто сказала:
– Ходи!
К ее удивлению, комок проводков и трубочек зашевелил лапками, как живой паучок. Непонятно на чем держась, но завращалась шестеренка, и металлический хлам медленно пополз к ноге создательницы.
– Твой первый механоид, сестра! Да и для меня прямое доказательство твоей правоты, – подытожила Мэри Лу. И тут же поправила себя: – Так я теперь из большой семьи – две сестры и двоюродная мама, да еще и в России. У меня куча родственников, оказывается.
И засмеялась. Они с Машей смеялись вместе. А потом взялись за ремонт мехов. Новорожденный паучонок носился вокруг. Сестры перекидывались шутками, которые возникали из ничего, и смех, смех над сильно побитыми стенами крепости, смех не истеричный и не отчаянный, а живой, теплый, негромкий, звучал, как журчит ручей, наполняя жизнью берега. И вот уже кто-то запел тихо, кто-то подхватил. Кто-то заговорил с соседом, кто-то молча поднялся и принялся за работу. Жизнь и мир, побеждающие войну, тихая непоколебимая уверенность в собственной правоте, стоящая крепче, чем скала, уже охватывали Форт. Следы битвы, разрушений, пожарища стирались, уменьшались, уже не казались такими уж тяжелыми, обмытые смехом и песней. Крепость затягивала свои раны, обласканная солнцем и участием живых.
К полудню из кухни уже так пахло похлебкой, что Говард поклялась бы на чем и чем угодно, слюнки потекли наверняка и у ночных захватчиков. Не зря же они затянули свои молебные песни и забряцали колокольчиками с какой-то поспешной суетливостью, без обычного порядка и достоинства. Защитники же погрузили ложки в ароматный густой взвар, и вкуснее, конечно, они в жизни ничего в тот момент не помнили.
И вот тут-то оно и случилось.
Взвыло море. Тот самый рев, который разогнал несколько дней назад фанатиков Дария, сейчас звучал с умноженной силой. И Мэри Лу услышала в нем еще и ярость. На щеках Казаковой взыграли упрямые желваки, и женщина поняла – не только она слышит зло в этом реве.
Маслянистая синь воды заходила ходуном, задергалась и пошла пузырями, словно закипала. Только пузыри не доходили до поверхности и были гигантскими. Удерживаемые соленой поверхностью, они застывали в неподвижности у границы воды и воздуха. И можно было видеть, что шары эти не пустые внутри. Что-то бурое переливалось в каждом из пузырей, как будто гладь покрывается волдырями и фурункулами. Гигантские волны двигались по морю, но ни одна из сфер не лопнула пока.
– На Мертвом море не бывает штормов, – только и смогла произнести Маша.
– А это и не шторм, – хриплым голосом отозвался седоусый воин-бербер, Казакова не запомнила еще его имени. – Это новая беда…
«…Удивительно крепкий у меня череп! – думал Фархад. – Сознание от удара теряю, а кости целы, хвала отцу с матерью!»
Он пришел в себя и тут же сообразил – лучше, чтоб этого пока не замечали остальные. Он снова в лагере врагов. Верный палаш лежал рядом на земле, окровавленный, как и его хозяин. Не удалось долго скрываться. Орденские братья обходили раненых, перевязывали, отрывая на бинты полосы своих белых ряс, молились над умирающими, подбадривали живых.
Они все еще считали Фархада своим, надежно скованного силой пресветлого пророка. И кузнец не спешил их разубеждать. Молча дал перевязать голову худющему парню в одеждах послушника. Тот ловко справился и поднял руку для благословения, но Фархад, чтобы не юродствовать, застонал и попросил:
– Пить!
Лекарь счел воду важнее знаков и протянул кузнецу флягу. И тут же врачевателя окликнули другие раненые. Тот поспешил к ним, не довершив тайных знаков.
«Теперь я побуду глазами и ушами Форта, Мэриш, – улыбнулся своим мыслям Фархад. – А может, и кинжалом». Тут же рука потянулась к оружию: к воинам вышли Пресветлый и Самум. Оба в белых одеждах, оба с массивными золотыми знаками Спасителя на толстой цепи на груди. Только Дарий смиренно накинул капюшон на голову, а Самум так и не сменил полосатой повязки пустынника. Трое просветленных следовали за главными в лагере неотступно.
– Братья! Воины! – воскликнул Самум зычным, неожиданно красивым и сильным голосом для такого невзрачного существа, как он. – Вы – герои! И каждый, кто получил хоть царапину в ночном бою сегодня, получит от меня мешок золота, когда я сяду на престол в морской крепости! Это будет столица империи, а разрастется она до побережья великого западного и восточного океанов! Наша власть будет везде, где уместится нога взрослого воина. И каждый, кто войдет сегодня со мной в логово людей Сокола, станет моим наместником в области размером в сто полетов стрелы! Тот же, кто повернет назад без приказа, кто побежит в новой атаке назад, будет бегать всю свою жизнь, и дети его будут рабами слуг в моей империи!