Террор Бешеного
Шрифт:
— А евреев опять громить не будут? — Руфь была вечно озабочена этой проблемой.
— Среди ближайших советников и аналитиков немалую роль играет известный тебе Гаврик Петропавловский — я тебя с ним когда-то знакомил в Москве.
— Ну, он-то полукровка.
— Есть еще несколько головастых мужиков-иудеев в ближнем круге. Честно говоря, я устал от полета, но обязательно на днях приду к тебе с подробным отчетом.
— А я соберу компанию людей, интересующихся Россией, которые будут интересны и тебе.
— Прекрасная идея. Кстати, ты знаешь Кондолизу Гатти, главную советницу
— Лично с ней незнакома, но у нас есть общие друзья. Я выясню, когда она будет в Нью-Йорке, и постараюсь вас свести.
Они еще немного посплетничали, как две подружки, о знакомых в Москве и Нью-Йорке, и Позин благополучно отправился спать в отель.
Проспав до часу следующего дня, он выпил чашку крепкого кофе в баре отеля и на такси поехал обедать на Брайтон-Бич к своему однокласснику по кличке Толстый Марик. Дружба их началась давно и странно. Еще учась в младших классах, Марик обожал все заграничное, а поскольку у Шурика Позина заграничным было все — от носков и рубашек до ручек и блокнотов, то свое обожание, неразрывно связанное со жгучей завистью, он механически перенес на счастливого владельца этих заморских вещей.
В сущности, Марик не любил Позина, он обожал его вещи, а Шурик, с детства никогда не знавший чувства обделенности и не будучи по природе жадным, охотно делился с Мариком своим «богатством», хотя довольно рано понял подлинные причины и границы того обожания, которым окружал его Марик, — все равно такое отношение льстило любому мальчишке. После летних каникул, проведенных Шуриком в Нью-Йорке у отца, Марик с пристрастием допрашивал его: «Какая она, Америка? Где были? Что видели? Что ели?»
Поесть Марик любил еще больше, чем все заграничное. И если Позин рассказывал коротко, Марик страшно обижался.
С тех пор много воды утекло в Москве-реке и в Гудзоне. Марик был «при делах» и «в полном порядке». Он полностью освоился в стране своей детской мечты и теперь относился к гостю из России Позину отчасти покровительственно, беря за прошлое безрассудное обожание своеобразный реванш. Теперь Марик владел на Брайтон-Бич несколькими продуктовыми магазинами и двумя ресторанами, в одном из которых под названием «Дюк» Позин и намеревался отобедать.
За время, пока они не виделись, Толстый Марик стал еще толще. Он обнял Шурика, тяжело дыша от жары в рубашке, расстегнутой почти до пупа, — на толстом животе, по которому струились дорожки пота, колыхалась массивная золотая цепь.
Восхождение Марика к сияющим вершинам брайтонского бизнеса началось с того, что он какое-то время состоял в бригаде знаменитого кишиневского гангстера Мони Эльсона, одного из главарей «русской мафии» Нью-Йорка. Чем конкретно занимался Марик? Рэкетом или махинациями с кредитными карточками и страховыми полисами? Эти страницы своей биографии Марик тщательно скрывал, хотя любознательный Позин неоднократно пытался припереть его к стенке, однако всегда не хватало времени.
Но теперь времени впереди было предостаточно, и Позин плотоядно поглядывал на Толстого Марика, как удав на кролика, подумывая, как все-таки поумнее расколоть школьного дружка на правдивую повесть о брайтонских бандитах. Но пока заводить разговор о чем-либо помимо еды было бессмысленно
— Марик жаждал накормить голодного и худого Позина до отвала. Как и все обжоры, Марик был убежден в том, что все остальные ничего в еде не понимают и потому едят мало.
— Попробуй этих маринованных грибочков — возим из России.
— Контрабанда? — с интонацией булгаковского кота Бегемота поинтересовался Позин.
— Какая тебе разница? Ешь и не бери в голову, а эти солененькие огурчики, между прочим, по старому местечковому рецепту. Кстати, рыба-фиш у меня лучшая в городе — проводили конкурс.
— Сколько ты заплатил жюри? — спросил циничный Позин.
— Ничего не платил, просто они все у меня со скидкой питаются — ветераны же. Давай по маленькой?
В такую жару Позину пить не хотелось, но обижать радушного Марика было невежливо. Они выпили ледяной водки, от которой захватило дух и заломило зубы. И грибы, и огурчики были и в самом деле вкусные.
— Сейчас будем есть борщ, такой густой и наваристый, как варила в Одессе моя покойная бабушка, и к нему мы имеем нормальную сметану — у них же в Америке сметаны приличной нет.
— Марик, когда ты перестанешь говорить «у них в Америке»? Сколько лет ты здесь живешь?
— Двадцать, но сметаны-то приличной все равно они тут не делают, а у меня есть.
— Ну и говори тогда «у меня в Америке и одесский борщ, и настоящая сметана…».
— Все ты шутишь, Шурик. Но вот скажи, а у вас в Москве есть лобстер, настоящий, огромный, не дохлый краб какой-нибудь?
— Думаю, есть, в Москве теперь, как в Греции, есть все.
— Но такого лобстера, как у меня, в Москве ну просто быть не может. У меня он вот такой огромный. — Марик развел руки шире плеч. — Называется «Лобстер а ля Ришелье», сам понимаешь, в честь Дюка — типа фирменное блюдо. Кстати, ты не знаешь, а Дюк любил лобстеров? А то тут меня какие-то эрудиты из вновь прибывших доставали. А вдруг не любил?
— Марик, как твой тайный советник, дам тебе совет — закажи у какого-нибудь художника, который специализируется на подделках картин старых мастеров, полотно под названием «Дюк Ришелье, глядя на Черное море, обедает лобстером» и повесь на центральную стену. Все вопросы отпадут сами собой.
— До чего же ты умный, Шуренок. А мне и еще один твой совет нужен.
Заморив червячка, Марик обычно принимался хвастаться своими успехами.
«Ну, вот сейчас начнется», — подумал Позин и ошибся.
— Знаешь, кто у нас тут недавно был?
— Откуда?
— Сам Аркадий Романович Велихов. — Марик говорил в высшей степени торжественно.
— Он в Нью-Йорке?
— Уже с неделю… Он собрал наших деловых и предложил разный интересный бизнес, обещал сам вложить десятки миллионов, но народ в сомнениях: можно ли ему верить? Вроде он — наш, но репутация у него хуже последнего Поца. Ты ведь наверняка с ним знаком?
— Давай сначала я с ним переговорю, выясню серьезность его намерений, а потом все тебе расскажу. « — Буду с нетерпением ждать, сам знаешь, за Мариком не заржавеет, если заработаем, и тебе отстегну по честному.