Террористка Иванова
Шрифт:
— …Умер муж… — ответила Полина. — Два месяца назад. В тюрьме умер…
— О как! — качнул головой Валера. — Не слабо… Девушка, будьте любезны, еще две чашки кофе! Сына вам оставил, дочь?
— Сын. Одиннадцатый год идет.
— За что же муж в тюрьме оказался, если не секрет?
— Хотел одного гада застрелить, да недострелил… — она отпила глоток кофе, посмотрела ему в глаза: — Поняли теперь, зачем мне взрывчатка нужна?
Валера Чистов молча кивнул, глядя ей в глаза,
— Есть еще женщины в русских селеньях…
Полина услышала, как заворочалась на своей лежанке Анжела — поднялась, свесив толстые голые ноги, громко завздыхала, засопела, достала из-под подушки фляжку.
— Не спишь? — сиплым голосом спросила Анжела.
— Не сплю… — отозвалась Полина.
— Ты спи, а то крыша поедет. Когда спишь — душа лечится… — Анжела повалилась на засаленную подушку и через секунду захрапела.
— Ты опять ко мне без приглашения? — нахмурился генерал, увидев вошедшего в кабинет Пилюгина.
— Форс-мажор у меня, товарищ генерал, — лицо у Пилюгина было помятое и мрачное.
— Какой еще форс-мажор? У меня такое ощущение создается, майор, что ты последнее время «на грубость нарываешься».
— Жена умерла во время родов… вот такой форс-мажор, товарищ генерал… — Пилюгин чуть развел руками.
— Гм… да… — поперхнулся генерал, — сразу так и сказал бы… Как это случилось?
— Подробностей не знаю. Кесарево сечение делали… жену спасали… но не спасли…
— И что с ребенком?
— Ребенок жив. Мальчишка…
— Ну, что ж, и поздравляю и соболезную, — вздохнул генерал. — Да ты садись.
Пилюгин сел, достал пачку сигарет и вопросительно посмотрел на генерала.
— Да кури, кури… — разрешил генерал. — У тебя, кажется, девочка?
— Дочка, — прикурив, ответил Пилюгин. — Одиннадцать лет.
— А теперь еще и мальчик… — генерал опять сочувственно вздохнул. — Туговато тебе придется, Михаил Геннадьевич…
— Вот я и хотел попросить вас, Герман Федорович…
— Отпуск вне очереди? Ладно, позвоню Судакову. Десять дней хватит? Больше не могу. Людей не хватает — хоть караул кричи, сам знаешь.
— За отпуск спасибо — очень кстати будет. Только, думаю, товарищ полковник сильно возражать будет.
— Пока еще я приказываю товарищу полковнику, а не он мне… — усмехнулся Герман Федорович.
— Да, конечно… Но я хотел просить освободить меня от дела Ивановой.
— Какой Ивановой? Ах, террористка? Почему освободить? Это дело тебя напрямую касается. Тебя застрелить хотела, твоих ребят в заложники взяла, сотрудника нашего управления ранила… Да ты что, Михаил Геннадьевич? Мне троих следователей предложили, я твердо всем ответил: дело будет вести майор Пилюгин. Ведь ты его, собственно, и начал уже! Да там и дело-то проще пареной репы — собери показания свидетелей, показания террористки, и отправим в прокуратуру…
— И галочку поставим?
— Галочка в нашем деле тоже очень нужна, Пилюгин. И тебе для следующей звезды на погоны тоже галочка нужна, — усмехаясь, говорил генерал. — А в нынешнем твоем положении особенно — знаешь, сколько на малыша денег надо? На всякие коляски, комбинезончики, шапочки, памперсы, питательные смеси, игрушки и прочее… У меня полгода как внук родился, а три месяца назад — внучка, так что мне эти проблемы не понаслышке знакомы. Только и успеваю деньги отсчитывать… Так что закругляйся с этим делом и занимайся сыном.
— Но у нас еще убийство в гостинице, Герман Федорович…
— Все, Пилюгин, все! Отпуск я тебе дал — не наглей и на шею не садись!
— Понятно. Спасибо. — Пилюгин поднялся. — Разрешите идти?
— Иди, Михаил Геннадьевич. А Судакову я прямо сейчас позвоню, — и генерал потянулся к телефону.
Народу на похоронах жены Пилюгина было немного: сослуживцы, самые близкие родственники и знакомые. Когда рабочие закопали гроб, выровняли холм земли над могилой и закрыли его еловым лапником и цветами, люди потянулись по узкой дорожке к выходу. Пилюгин остался стоять у могилы. Рядом с ним замерла Галка. Подошла сестра Нина, сказала:
— Миша, я на поминки не останусь. Поезд у меня в четыре пятнадцать. Ты, когда сыночка забирать из роддома будешь, сразу телеграмму мне отбей. Я приеду.
— Хорошо, — отозвался Пилюгин, но головы не повернул — смотрел на фотографию жены, укрепленную на фанерном щите над могилой.
— Михаил Геннадьевич, — тихо проговорил подошедший капитан Тулегенов, — прости, пожалуйста, на поминках не смогу быть — только что из управления позвонили — труп на Константиновской, срочно надо ехать.
— Что там?
— Да вроде обычная бытовуха — муж-пенсионер жену зарезал. Участковый звонил.
— Один поедешь?
— Один. Эксперта возьму. Пусть ребята с тобой на поминках побудут.
— Поезжай… — ответил Пилюгин, все так же глядя на фотографию жены.
В полуподвальном, довольно просторном помещении с узкими окошками под самым потолком, на длинных скамьях вдоль стен сидели мужчины и женщины с кошелками и сумками. Они томились в очереди к большому окну в стене. Там принимали передачи. Приемщик, грузный прапорщик, доставал из сумок палки колбасы, большие куски сыра, пластиковые пакеты с конфетами, яблоками, курагой, связки сосисок и сарделек, пачки сигарет. Каждый сверток и пакет приемщик тщательно осматривал, иногда вскрывал пакеты и разворачивал обертки конфет, вскрывал пачки печенья, отставлял в сторону консервы и стеклянные банки с соленьями, приговаривая: