Террористка Иванова
Шрифт:
— Мама говорила, мне пенсию будут платить по инвалидности, — сказал Витька.
— Какая пенсия, Витя, курам на смех! Наломала дров твоя мама, а мне теперь расхлебывать! Мне теперь из-за тебя свою жизнь ломать придется. А ведь мне жить в городе нельзя — врачи запретили. Только в деревне! У меня сердце, давление… я в городе задыхаюсь, понимаешь?
— Ну и живи в деревне, что я тебе, запрещаю?
— Я вижу, с тобой бессмысленно разговаривать, — махнул рукой Иван Витальевич и вдруг спросил: — Слушай, Витя, а ты в детском доме пожить не хочешь? Там большой коллектив, тебе
— Не хочу, — решительно ответил Витька.
— Почему?
— Там плохо. Я по телевизору передачи смотрел про детские дома… там плохо…
— Глупые передачи ты смотрел! Тысячи мальчишек и девчонок живут в детских домах и — ничего, вырастают, прекрасными людьми становятся!
— Мама все равно скоро вернется, — сказал Витька.
— Кто тебе сказал? Когда она вернется, ты будешь уже взрослым парнем! Пройдет много лет, понимаешь?
— Нет, — упрямо не согласился Витька. — Дядя Миша сказал, мама скоро вернется.
— Какой дядя Миша?
— Отец Галки Пилюгиной.
— Ах, этот майор… Да врет он тебе, Виктор! Не знаю зачем, но врет! Вот он как раз и засадил маму в тюрьму. И папа из-за него в тюрьме умер. Ему неловко перед тобой, вот он и врет! — Иван Витальевич заходил по кухне. — Все мы врем, когда нам неловко… Ах, черт, у меня же цветы третий день не политы! Крыжовник осыпается! Яблоки на сеновале перебрать надо! Картошку… Ладно, Витюша, собирайся и поедем ко мне. Квартиру закроем и поедем. А с утречка будем с тобой крыжовник собирать. Помнишь, ты ел у меня варенье из крыжовника, говорил, что очень вкусное? Соберем крыжовник, будем варить варенье…
— А в школу? — спросил Витя.
— Да черт с ней, со школой! Ну, пропустишь недельку — какая трагедия? А вечером по видику что-нибудь посмотрим, будем чай с малиной пить… По утрам — на речку купаться. И с удочками посидеть можно будет. Поехали? — лицо Ивана Витальевича стало радостным, глаза засветились надеждой.
— Поехали… — неохотно согласился Витька.
Уже смеркалось, когда Пилюгин возвращался домой. Он поставил машину на стоянку, достал с заднего сиденья два больших полиэтиленовых пакета, один с продуктами, другой с бутылочками со всякими смесями и соками, и пошел через двор к своему подъезду. На спортплощадке в сумерках виднелись фигуры парней и девушек, бренчала гитара, слышался смех. Хрипловатый голос пел, несколько голосов подхватывали припев:
— Еще не осень, но уже не лето, Как много видел, как много спето, И кто мне скажет, кто мне скажет, где мой дом? Он на этом берегу или на том?Проходя мимо, Пилюгин невольно замедлил шаги, слушая песню. На лавочке сидела Галка, перед ней стояла коляска, в которой спал маленький Мишка.
— Я думал, он давно спит, — сказал Пилюгин, присаживаясь рядом и ставя на скамейку пакеты.
— А он спит. Только еще и гуляет.
— Так, может, домой пора?
— Ты иди, мы еще с Мишенькой погуляем, — хмуро ответила Галка.
— Опять с тетей Ниной поругалась?
— Пап, я с этой тетей Ниной больше не могу. Она меня совсем задолбала!
— А может, ты ее? — устало ответил Пилюгин. — Вы что, сговорились, что ли? Хором из меня кровь пить будете? Может, ты ее ревнуешь? К родному брату? Ведь он без нее погибнет и — все, не понимаешь, что ли?
— Не погибнет! А я для чего? Я все умею! И пеленать, и купать, и кормить умею! — Галка вскочила и стояла перед Пилюгиным, сжимая кулачки. — У нее руки корявые, как грабли! Она Мишеньку дергает за ручки и ножки, как куклу какую-то!
— Она троих своих выкормила, — устало возражал Пилюгин.
— Вот именно — своих! А Мишенька для нее чужой!
— Какой чужой? Он ее родной племянник! И ты ей племянница. У меня с вами крыша уже едет, елы-моталы! — Пилюгин решительно встал, повесил пакеты на ручку коляски и покатил ее к дверям. — Пошли домой!
— Я еще погуляю, — Галка пошла от подъезда к спортивной площадке.
Ранним утром джип Валеры Чистова вкатил во двор дома, в котором жили Александр, Полина и Витька Ивановы. В трех подъездах часто хлопали двери — люди спешили на работу. Валера не спеша направился к крайнему и столкнулся с Муравьевым, державшим собаку на поводке.
Вертя ключи от машины на пальце, Валера остановился, словно вспомнил что-то, и встретился с веселым взглядом Муравьева:
— Нравится машина?
— Какая машина? — не понял Валера.
— Машина для убийства! — Муравьев потрепал пса по холке. — Машина — супер! Абсолютно бесстрашен, мертвая хватка. Если за горло, то конец наступает через тридцать секунд.
— А тебе-то он нравится? — спросил Валера.
— Спрашиваешь! Никакого охранника не надо! Как говорится, против лома нет приема… — и Муравьев рассмеялся, поглаживая собаку.
— Окромя другого лома, — улыбнулся Валера и пошел к подъезду. Но скоро вышел — в квартире Ивановых никого не оказалось.
Джип Валеры, переваливаясь на ухабах, медленно полз по лесной дороге с глубокими, полузаросшими колеями. Дорога эта вскоре вывела его на огромную поляну, где стояло длиннющее приземистое строение из металла и стекла. Оно казалось совершенно безлюдным, окна во многих местах были выбиты, вокруг строения валялись обломки, битое стекло. Все это напоминало заброшенный завод или лабораторию.
Подъехав к разбитому подъезду, Валера выбрался из машины и направился внутрь цеха. Под ботинками хрустело стекло. На огромном пространстве не видно было ни одного человека. Всюду мерзость запустения — какие-то полуразрушенные или вовсе разломанные агрегаты, станки, разбитые трубы, мотки проводов, рефлекторы, трансформаторы, битое стекло, и все поросло зеленоватым мхом. В центре цеха в полу был квадратный люк с металлическим кольцом. Валера раза два надавил ногой на кольцо, и где-то в глубине, под полом, раздались звуки, напоминающие звонок в квартиру. Крышка вздрогнула и стала медленно подниматься. Снизу, из открывшегося подземелья, хлынул яркий электрический свет. Вниз вела довольно крутая лестница.