Террористка Иванова
Шрифт:
— По недоразумению, Алевтина Петровна, исключительно по недоразумению.
— Смотри, как бы тебя не вышибли… без всякого недоразумения, — сказала судья, подписывая бумагу.
Ранним утром Иван Витальевич тащил за руку сонного Витьку на речку. В другой руке дед держал спиннинг. Потом он побежал трусцой, а Витька шел не спеша, поеживаясь от утреннего холодка. Иван Витальевич все время оборачивался, покрикивал:
— Не отставай, Витя, не отставай!
На речке дед делал зарядку, а Витька
— В здоровом теле здоровый дух, Витя! Ты попробуй, знаешь, как сразу настроение поднимется!
— Оно у меня и так поднятое, — пробурчал Витька, щурясь от раннего солнца.
Закончив зарядку, Иван Витальевич разделся, оставшись в одних трусах. Несмотря на преклонный возраст, он выглядел сухощавым и подтянутым.
— Ну, пошли купнемся, — бодро позвал дед.
— Не хочу, — зябко поежился Витька.
— Пошли, пошли! — Дед стянул с мальчика майку, взял за руку и потащил к воде.
— Не хочу-у… — слабо сопротивлялся Витька.
— Надо, Витя, надо! Потом спасибо говорить будешь!
— Не буду! Никогда не буду! — отчаянно верещал Витька.
Все же дед затащил его в воду и окунул с головой. Витька взвыл пуще прежнего и бросился к берегу, поднимая тучу брызг. Дед довольно смеялся, потом окунулся сам и поплыл широкими саженками к середине реки.
Витька выбрался из воды, дрожа от холода, стал натягивать майку. Потом с ненавистью посмотрел на деда, который фыркал и довольно покрикивал, и пробормотал, пристукивая зубами:
— Дур-рак жизнер-радостный…
А вечером они чинно сидели в небольшой комнате и смотрели телевизор. Перед диваном стоял низкий столик, на нем пузатый заварной чайник, открытые банки с разными вареньями. Иван Витальевич не спускал глаз с экрана — по каналу «Культура» шла «Земляничная поляна» Бергмана.
У Витьки глаза слипались от скуки.
— Переключи на НТВ — там боевик идет.
— Смотри настоящее кино, а не всякую бездумную жвачку и пошлятину, — ответил Иван Витальевич. — Это искусство, понимаешь? После такого кино люди становятся умнее, благороднее, они начинают понимать, что такое жизнь, — дед зачерпнул еще ложку варенья и отправил в рот. — Попробуй крыжовенного — очень вкусное.
— Я хочу боевик смотреть, — после паузы повторил Витька. — Там Джеки Чан играет.
— Нельзя быть дебилом, Витя! Мне стыдно за тебя. Ты смотри, постарайся понять, и тебе сразу станет интересно.
— Не хочу я ничего понимать, — ответил Витька. — Я хочу боевик смотреть.
— Скажи лучше, какую книжку последнюю ты читал? — Дед продолжал наслаждаться чаем, вареньем и «Земляничной поляной».
— Про Гарри Поттера.
— Про кого? Боже мой… — простонал Иван Витальевич. — Все гибнет… культура… образование…
Витька взял пульт и переключил на другую программу — там Джеки Чан руками и ногами молотил врагов, делал сальто, крутился, как юла, и враги разлетались в стороны, словно тряпичные куклы, прошибая окна, двери и стены. Витька оживился, заерзал на диване… Иван Витальевич встал и вышел из комнаты.
Спальня у деда была небольшая, но уютная — широкая кровать, стеллаж с любимыми книгами, тумбочка с ночником, двухэтажный столик на колесиках. Иван Витальевич облачился в пижаму, возлег на кровать и стал читать. Из соседней комнаты доносились громкие раздражающие звуки — стрельба, рев моторов, крики и взрывы. Читать было невозможно. Дед выбежал, вырвал у Витьки пульт и выключил телевизор.
— Хватит! Спать пора!
— Ну деда, ну еще немножко… — взмолился Витька.
— Я сказал — спать, значит, спать. Завтра рано вставать!
— Опять на речку?
— Да, опять на речку. Привыкай.
— А в школу когда я ходить буду?
— Здесь поселок рядом, три километра. Там есть школа. Я съезжу туда, договорюсь с директором, а потом сгоняем в город, заберем твои документы. Будешь учиться здесь. Ничем не хуже. Даже лучше. А сейчас спать без разговоров. В шкафу одеяло, подушка и простыня, — и дед ушел, прихватив с собой пульт.
…Иван Витальевич задремал с раскрытой книгой на груди. Очнулся, посмотрел на часы — половина первого. Он осторожно прошел в другую комнату. Витька спал, съежившись на диване, поджав под себя ноги, без подушки и одеяла. Обнаженная обезображенная рука без кисти покоилась рядом с лицом на подушке.
В замке со скрежетом провернулся ключ. На пороге камеры стояла дородная женщина в форме прапорщика, гаркнула зычным голосом:
— Подследственная Иванова с вещами на выход! Сокамерницы замолчали, глядя на Полину, и только толстая Анжела проговорила:
— Свобода, целую тебя.
— Какая свобода, о чем вы говорите, Анжела Петровна… — пробормотала Полина, сложив нехитрые пожитки.
— Свобода, целую тебя взасос! — повторила Анжела и засмеялась, и следом за ней все остальные обитатели камеры. А одна, высокая и черноволосая, сказала:
— Выйдешь и рви когти куда подальше. Все равно отоварят тебя по полной!
Полина окинула взглядом товарок, улыбнулась:
— До свидания. Дай вам Бог удачи… — и вышла из камеры.
Потом она долго шла по коридору, а следом за ней тяжело топала дородная женщина-прапорщик. В дежурке она расписалась в амбарной книге, и ей выдали какую-то бумагу.
— Что это? — спросила Полина.
— Постановление суда об освобождении под подписку о невыезде. Сейчас ваш следователь подойдет. Задерживается что-то… — Дежурный капитан озабоченно посмотрел на часы. — Но вы можете подождать его на улице. Или, если хотите, здесь.