Террористы (Наёёмные убийцы)
Шрифт:
Несмотря на бездну различий, эта страна, как и Швеция, представляла собой мнимую демократию с господством капиталистической экономики и циничных политиков-профессионалов, которые всячески старались создать видимость некоего, именно некоего, социализма.
Из различий особенно бросались в глаза разница часовых поясов, другая религия и тот факт, что здесь монархию давно сменил республиканский строй.
Послышался стрекот вертолетов и вой мотоциклетных сирен.
Гюнвальд Ларссон снова поглядел на часы — кортеж явно опережал график. Он обвел гавань своими ярко-голубыми глазами и убедился, что теперь уже все полицейские катера находятся в движении. Портовые сооружения мало изменились с той поры, когда он бывал здесь в качестве морского офицера, зато суда на рейде выглядели совсем иначе. Супертанкеры, контейнеровозы, саморазгружающиеся плавучие ящики, большие паромы, с которых автомашины чуть ли не вытеснили людей, — ничего этого не было, когда он служил на флоте.
Понятно, не один Гюнвальд Ларссон заметил, что события опережают утвержденный график.
Кассаветес-и-Ларриньяга что-то быстро, но спокойно и четко сказал в микрофон своего портативного передатчика, и на сторожевом корабле развернулась усиленная активность.
Гюнвальду Ларссону подумалось, во-первых, что он таки успел подзабыть испанский язык, во-вторых, что Швеция, не говоря уже о дорогостоящем полицейском аппарате, занимает четвертое место в мире по военным расходам на душу населения.
Закончив говорить в микрофон, Кассаветес-и-Ларриньяга улыбнулся своему белокурому гостю и перевел взгляд на разноцветный фонтан: в той стороне между рядами жандармов в зеленом показались первые мотороллеры со специальными агентами.
Гюнвальд Ларссон посмотрел вниз. Прямо под балконом шагал по улице охранник с сигарой в зубах; видимо, он проверял готовность снайперов, размещенных на окружающих крышах. За цепочкой жандармов стояли черные с голубой продольной полоской такси и желто-черная пролетка. Одеяние извозчика тоже было выдержано в желтых и черных тонах; желто-черный плюмаж украшал лошадиный лоб.
Дальше выстроились пальмы, акации и ряды зевак. Несколько человек держали единственный разрешенный властями плакат. А именно: изображение массивной головы на бычьей шее, одутловатого лица и очков в черной оправе. Президент явно не пользовался особой популярностью.
Все знали об этом; надо думать, и сам гость тоже знал.
Кортеж передвигался очень быстро.
Первая машина с охранниками уже поравнялась с балконом.
Кассаветес-и-Ларриньяга улыбнулся Гюнвальду Ларссону, ободряюще кивнул и принялся складывать свои бумаги.
В эту минуту земля разверзлась прямо под бронированным «кадиллаком».
Взрывная волна отбросила стоявших на балконе назад, но уж чего-чего, а силы у Гюнвапьда Ларссона хватало. Он вцепился обеими руками в балюстраду и посмотрел вверх.
Казалось, посреди мостовой родился вулкан; из него на полсотни метров ввысь взмыл ревущий столб огня.
На верху столба качались различные предметы.
Бросались в глаза: задняя половина бронированного «кадиллака», опрокинутое черное такси с голубой полосой, половина лошади с черно-желтым плюмажем на лбу, нога в черном сапоге и обрывке зеленого мундира и рука с зажатой в пальцах длинной сигарой.
Гюнвальд Ларссон отвернулся, когда на него посыпались различные горящие предметы. Он с тревогой подумал о своем новом костюме, и в это время что-то тяжелое с силой ударило его в грудь, отбросив навзничь на мраморную плитку балкона.
Он ушибся, правда не очень сильно.
Гул от взрыва быстро стих, послышались стоны, отчаянные призывы о помощи, кто-то плакал, кто-то истерически изрыгал проклятия, потом все прочие звуки потонули в вое санитарных и пожарных машин.
Гюнвальд Ларссон встал и увидел, что за предмет сбил его с ног.
Предмет лежал рядом.
Бычья шея, одутловатое лицо — и даже очки в черной металлической оправе, как ни странно, были на месте.
Эксперт по вопросам безопасности поднялся на ноги, целый и невредимый, хотя уже не такой щеголеватый, как прежде.
Он оторопело воззрился на голову и перекрестился.
Гюнвальд Ларссон обозрел свой костюм. Вернее, то, что прежде было костюмом.
— Черт, — сказал он. Снова перевел взгляд на лежащую у его ног голову. — Может, захватить с собой, — пробормотал он про себя. — В качестве сувенира.
Франсиско Бахамонде Кассаветес-и-Ларриньяга вопросительно уставился на своего гостя.
Слово «сувенир» он понял. Может быть, эти шведы — охотники за черепами?
— Катастрофа, — сказал он.
— Похоже на то, — подтвердил Гюнвальд Ларссон.
У Франсиско Бахамонде Кассаветес-и-Ларриньяги был такой несчастный вид, что он счел нужным добавить:
— Но вы-то тут ни при чем. К тому же он был урод, каких мало.
III
В тот самый день, когда Гюнвальд Ларссон попал в столь необычный переплет на балконе с красивым видом, в Стокгольмском городском суде слушалось дело девушки по имени Ребекка Линд, обвиняемой в вооруженном ограблении банка.
Ей было восемнадцать лет, и она не имела ни малейшего представления о вещах, к которым в эти минуты был причастен Гюнвальд Ларссон. Она в жизни не слышала о городе, где он пребывал, ничего не знала о стране, где находился этот город, и о теряющих голову высокопоставленных деятелях ей было известно так же мало, как и о том, что фамилия президента США Никсон.
Она знала многое другое, но это в данном случае не принималось в расчет.
Обвинителем по ее делу выступал Бульдозер Ульссон, не первый год числившийся экспертом по вооруженным налетам на банки, которые превратились в форменную эпидемию.
Бульдозер Ульссон был чрезвычайно занятой человек и домой заглядывал так редко, что прошло три недели, прежде чем он обнаружил, что жена покинула его навсегда, оставив взамен коротенькую записочку на подушке. Большой роли в его жизни это не сыграло, так как Бульдозер Ульссон с присущей ему оперативностью в три дня обзавелся другой женой. Новой спутницей жизни стала одна из его секретарш, которая восхищалась им беспредельно и безоговорочно; недаром с той поры его костюмы стали выглядеть не такими мятыми.