Терское казачество. Вспомним, братцы, про былое
Шрифт:
– Пресвятая Богородице, спаси нас, – поет хор, и все в храме крестятся. – Спаси от бед рабы твоя Богородице.
Пылают свечи, густо клубится ладан, звенит кадило, дрожит синеватый воздух. Когда служка подсыпал батюшке в кадило ладан, в церковь вошел посыльный из казачьего правления и что-то сказал на ухо атаману. Тот тут же приказал писарю:
– Пригласи после службы членов правления ко мне.
Вскоре молебен закончился и народ повалил из церкви. Храм затих. В алтаре служки переодевали батюшку, стягивая с него ризу. Вернулся староста с блюдом в руках.
А в правлении собирались приглашенные казаки. Атаман Кульбака, высокий, сухонький, в синей черкеске с голубыми отворотами на рукавах, ходил по комнате, заложив руки за спину. Мягкие сапоги делали его шаги бесшумными.
– Казаки! – обратился он к присутствующим. Его голос удивительно не вязался с внешностью. По комнате раздался густой рокочущий баритон.
– Получена депеша из Владикавказа. Сообщают, замечена возня на турецкой границе. Область объявляется на военном положении. Думается мне, как бы не вспыхнула война.
– А мне кажется, это их очередной фарс, – заметил старый казак Скорик. – Пошумят, постреляют на границе, налетят шайкой человек в триста на солдатский пост в четыре человека – и назад. Знаем мы этих вояк.
– Да нет, Дмитрия, ты же знаешь, здесь войны начинаются внезапно, вспомни прежние – персидскую и ту же турецкую, – он повертел в руках присланную бумагу. – Отдан приказ о мобилизации. Нам в двухнедельный срок надо подготовить сотню.
– А куда она пойдет? – спросил кто-то из казаков.
– Первый Владикавказский полк идет в полном составе на турецкую границу, но готовится отряд и в Крымскую армию, – отвечает атаман.
– Ну, что ж, атаман, приказ надо выполнять, – продолжал все тот же старый казак Скорик, поправляя затянутую наборным поясом черкеску – Как гласит завет апостола Петра: «Бога бойтесь, царя чтите и всякой власти от Бога поставленной повинуйтесь».
Упоминание об этом словно солнцем озарило лица казаков. Ведь они сызмальства помнили, что они слуги царя и опора трона. И так из поколения в поколение блюли честь казачью, гордились казачьим званием и грудью становились на защиту Отечества.
– Я думаю, что мы срочно примем меры и, раз это надо, в срок выставим сотню отборных казаков, – вновь обратился к присутствующим атаман.
Казаки молчали, понимая, что атаман после этого скажет что-то важное и к чему-то обязывающее.
– Кармалика! Тебе поручаю возглавить сотню, – обратился атаман к одному из членов правления. – В помощь тебе даю Чечеля и Белобловского, урядников подберете сами, – как о давно решенном сказал он.
– Любо! – раздалось в правлении. Казаки зашумели, кивая головами. А Кульбака покопался в бумагах и добавил:
– А эти казаки пойдут в Крым, к Меншикову, – и зачитал список, в котором был и его сын Егор.
Вскоре станица провожала казаков в Закавказье. Старики, матери и жены шли за ними до южных ворот. Люди пели, плакали, кричали. Казаки стреляли в воздух. Были и пьяные. «Нам царь-батюшка выдал водку, – кричали они, – а потому мы пьем и других угощаем. Ох, и достанется супостату от нас», – грозились они на турок.
Почти следом ушел отряд и в Крым.
С давних времен так уж повелось, что для казака, по сравнению со многими его занятиями, первым было ратное дело. Словно гранитный утес, непоколебимо и твердо стояло казачество, принимая на свою богатырскую грудь случайность и невзгоды борьбы с врагами России на всех далеких и близких окраинах широкого Российского государства.
В то время, когда на Руси всегда боялись «красной шапки» – солдатского звания, казаки испокон веков считали ратное дело самым честным, святым и привлекательным и первой заботой своей ставили, чтобы «воинским промыслам помешки не было».
Еще задолго до того, как в России была введена всеобщая воинская повинность, казачьи матери говорили детям: «Мы привыкли видеть жертвы за любимого царя», и «Мы уже триста лет царям служили на своих лихих конях, много раз врагов разили, отличалися в боях».
Казак, верный слуга государства, всегда (был) готов стать под полковые знамена для защиты своего края и борьбы с врагами России. И эта постоянная готовность жертвовать всем за благо государственное, за честь и корону царскую стяжала казачеству неувядаемую славу и разнесла грозу казачьего имени далеко за пределы нашего Отечества.
Французский генерал Де-Брак, один из лучших кавалерийских офицеров армии Наполеона I, в своей книге «Аванпосты легкой кавалерии», изданной в 1831 г., дает самые лестные отзывы о боевых качествах казаков.
– Казаки, – говорит он, – лучшая легкая кавалерия в Европе, вполне достигшая цели своего назначения. Им свойственны инстинкты волка и лисицы; они привычны к войне и отличаются крепостью тела, а лошади их чрезвычайно выносливы… Если казаки разделяются при отступлении тем больше, чем продолжительны ваши атаки, то не думайте, что они потеряли уверенность и оробели. Нет, этот способ их отступления, способ, чрезвычайно опасный для преследующего неприятеля, которому часто приходится раскаяться в своей смелости. Если же другие европейские войска наскоро собираются при отступлении, то это верный признак их деморализации; тогда нужно сильно насесть на них.
Упоминая о казаках, я указал на них как на совершенный образец, потому что некоторые офицеры, не участвовавшие в войне или участвовавшие в ней не на аванпостах, считают своей обязанностью презрительно отзываться об этой кавалерии, не верьте им!
Спросите всякого настоящего боевого офицера, и он скажет вам, что легкие кавалеристы, которые, подобно казакам, окружают армию бдительной и непроницаемой сетью и, защищая ее, вместе с тем утомляют противника, постоянно наносят удары и лишь редко подвергаются им, прекрасно и вполне удовлетворяют назначению какой бы то ни было легкой кавалерии.