Тертый калач
Шрифт:
Через тридцать секунд в кабинет вошли двое полицейских и защелкнули на запястьях Князева наручники.
8
С тяжелыми чемоданами и тяжелым сердцем Маша ехала домой – не в маленький городок со странным для современного уха названием, а в новую квартиру мамы. Лариса Глобина упорно настаивала на визите дочери, недвусмысленно намекая на подарки, которые та должна была ей привезти. Мол, там, за границей, все дешевле – и, чтобы дочь (вернее, ее отец) не мелочилась, составила список из более чем десяти пунктов. Маше было унизительно что-либо просить у новоявленного папы, но тот в последние перед возвращением в Москву часы – дал ей кредитку и отпустил за покупками. Понятно, в сопровождении вездесущего оператора. Ведь для сердца средней руки домохозяйки нет ничего милее, чем следить за превращением серой провинциалки в лебедя-павлина благодаря искусству знающих свое дело продавцов дорогих магазинов. Все, что она сегодня купит или просто примерит, выйдя перед объектив кинокамеры, завтра будут копировать сотни и тысячи сидящих перед экранами телевизоров провинциалок. Кроме того, Ларисе Глобиной, всю жизнь проведшей в «однушке» с матерью-инвалидом и дочерью, росшей без отца, не терпелось похвастаться обстановкой нового жилья. И Маша заранее знала, что она увидит.
Небольшую «трешку» на Кольцевой мать обставила сообразно своему вкусу. А вкус у нее был… как у продавщицы овощного ларька в маленьком городе, которой она и была всю свою сознательную жизнь. После нескольких настойчивых звонков дверь отворила женщина лет 45 с высоким начесом иссиня-черных химически завитых волос, в леопардовой тунике, туго обтягивающей выступающие части тела, и черных лосинах со стразами. На ногах – шлепанцы с кокетливым розовым мехом. В вытянутой руке, старательно оттопыривая мизинец, она сжимала длинный мундштук с сигаретой.
– Ну здравствуй, мама! – Маша попыталась придать голосу радость и теплоту. Вышло плохо. Но мать уже прижимала ее одной рукой к груди, и жирный отпечаток ядовито-розовой помады уже красовался на щеке дочери.
– Здравствуй, кровинушка моя ненаглядная! Как же я скучала, не спала, все тебя высматривала день-деньской! – Мать вытерла кончиком ногтя несуществующую слезу в уголке глаза и деловито занесла чемодан в гостиную.
Маша вошла следом, поставила пакеты с покупками, устало плюхнулась в мягкое кресло и с наслаждением вытянула босые ноги. После нескольких дней, проведенных в компании отца и вездесущего оператора, девушке больше всего хотелось расслабиться и отключиться от этого постоянного напряжения. Однако мечтам сбыться не удалось. Мать села напротив, закинула ногу за ногу и, выдыхая дым в лицо дочери, начала допрос:
– Давай, доча, рассказывай, как съездила, не обижали тебя там? А то мне тут телефончик одного журнала подогнали, если что – такую статью отгрохаем… Мало не покажется. – Мать снова картинно затянулась и прищурила подведенный глаз.
– Много удалось выжать из твоего папаши? Небось, со временем поумнел, понял, что на родичах нельзя экономить – себе ж дороже встанет. Ну что ты молчишь, как неродная! Или все-таки застеснялась за себя и за мать попросить? Тютя-растютя! Да он нам по гроб жизни должен! – В подкрепление своих слов женщина ударила себя по блестящей коленке, и ее глаза возбужденно заблестели.
– Ой, мама, ну дай хоть немного отдышаться с дороги. Не успела зайти, а ты уже налетела с расспросами.
– Но-но, я мать тебе, и хочу знать, как с моей дочерью обращалися в этих заграницах. Имею право. – Женщина надула губы, но уже через мгновение захлопотала: – Чего это я и вправду пристала с расспросами? Ты, наверное, голодная, с дороги-то? У меня и мясо запеченное по-французски с ананасом есть, и картошечка… А может, по сто грамм винца накатим? Сладенького бутылочку утром открыла, пока тебя ждала. Ой, чуть не поседела вся, тебя дожидаяся.
– Нет, мам, никакого мяса, никакого вина не хочу. А кофе у тебя есть?
– Дык самое лучшее, растворимое – ответила мать и резво побежала на кухню.
Оттуда послышался гул электрочайника, звон посуды, и вскоре перед Машей стоял расписной «под хохлому» поднос, на котором дымилась кружка с кофе, горкой возвышались плюшки и печенье. Завершало натюрморт блюдечко с вареньем. Малиновым. Девушка растроганно улыбнулась – такой, заботливой и щедрой, мама ей нравилась больше. Мама до сих пор помнила ее детскую любовь к варенью из малины. Мама… Маше захотелось сказать ей что-нибудь теплое и светлое, но Лариса Глобина снова вышла. Вернулась уже с початой бутылкой «кагора» и маленькой хрустальной рюмкой.
– А я вот за приезд дочери не откажусь накатить маленько. За тебя, Мария. За новую жизнь и перспективы. – Налила сама себе и предложила дочери чокнуться.
Кружка и рюмка с глухим звуком сошлись. Девушка сделала глоток обжигающей жидкости, неожиданно сама для себя отправила в рот ложку варенья и зажмурилась от приятного, горько-кисло-сладкого вкуса во рту. Улыбнулась.
– В общем, ничего особенного не случилось, – начала она рассказ. – Поговорили немного с отцом, он похвастался своими богатствами.
– Что дал? – Лариса Глобина сразу же перешла к единственному интересовавшему ее вопросу.
– Ну квартиру подарил, машину и банковскую карточку, шмоток прикупили.
– Сколько на счету – много? – Глаза матери азартно заблестели.
– Не знаю, не проверяла еще.
– Слушай, доча, я тебя не понимаю ваще, – возмущенно произнесла мать. – Ты хоть понимаешь, как тебе повезло? Какое счастье тебе привалило?! А ты об этом сообщаешь так, будто такое каждый день случается с нами. Да ты знаешь, что девяносто процентов населения всю жизнь на квартиру с машиной горбатятся. А тебе все преподнесли на блюдечке с голубой каемочкой. Нужно уметь быть благодарной.
– Мама, все я понимаю. Но ты же сама говорила – не в деньгах счастье. Можно купаться в золоте и быть глубоко несчастным.
Мать посмотрела на нее, как на дурочку, молча налила себе и выпила.
– Да, я говорила такое, признаю. Когда мы сидели в своей тьмутаракани, копейки до зарплаты считали и я даже на день рождения тебе подарок нормальный купить не могла. Так все говорят, когда денег нет. И, пожалуйста, не заводи снова эту пластинку – душа, самосовершенствование и тому подобное. Впрочем, ладно, ты взрослая уже, что нам, старикам, вас поучать – каждый на своих шишках учится, проехали. Но с отцом хотя бы связи не теряй. Он может помочь в этой жизни, замолвить словечко, пристроить в хорошее место. Я-то, конечно, для него никто, так, увлечение молодости. А ты – его дочь, наследница, можно сказать. Для тебя он многие двери может открыть в жизни. Он тебя любит.
– Ой-ой! Мама, опомнись. Любит, как же, – передразнила Маша. – Да у него одни деньги и сделки в голове. Трясется над своей репутацией, как Кощей над златом, вот и решил, что дешевле подмазать дочь, чем прослыть бездушным богатеем. Типа признал тебя и не брошу.
– Что, так и сказал? – не скрывая радости, спросила мать.
– Ну не совсем так, но настоял, чтобы я у него пожила, пока в моей квартире ремонт сделают.
– Вот видишь, а ты говоришь не любит. Держись за него – и не пропадешь. А там, глядишь, в высший свет выведет, жениха себе подыщешь побогаче. Мужчину солидного – они таких молоденьких любят. Ничего, потерпишь годик-другой, внука мне родишь. А там разведешься, отсудишь половину – и заживешь припеваючи…