Теща Дракулы
Шрифт:
— Не старайся, Морана, все равно знаю, о чем ты думаешь, — обманчиво мягко сказал Дракула. Новые кожаные перчатки лопнули на пальцах, и в дырах показались острые когти. — Еще раз повторяю для всех: если чей-то кинжал, даже случайно, окажется в теле моей несравненной тещи, хозяину или хозяйке данного оружия не поздоровится.
— Твое величество, дозволь слово молвить!
— Молви, коль не разучился. Гавкать ты мастак, посмотрим, как говорить можешь.
— Хочу младшую себе забрать, — Ебата дрожал от нетерпения. — Все равно девчонке пропадать, а так хоть позабавится перед смертью.
— Лучше умереть, чем с тобой лечь, — фыркнула
— Молчи, ведьма! — ощерился Ебата. — Ты ее отца выпросила, не побрезговала, а мне что — никакой радости? Так как, твое величество, позволяешь с тобой через сестру породниться?
Дракула кивнул: судьба Иванны, как, впрочем, и судьба барона Стратулы его мало интересовала. Другое дело — Аргента. Эту женщину никому не отдаст. Еще не видел, но чует — здесь она. Зла, порывиста, горда. Грудь часто вздымается под платьем. Сердце стучит колокольным набатом. Глаза сверкают. А губы пылают. Вот сейчас облизнула — в зале жарко. Выпила воды. Поставила бокал на стол и тут же тонкую руку кожаным браслетом обвила змея.
Дракула напрягся. Как поведет себя? Закрыв глаза, он видел все, что происходило в зале.
Гул затих.
Все смотрели на баронессу Стратула.
Она, не шевелясь, смотрела на змею. На голове у твари был рисунок — черная извилистая линия. Словно кто-то пером провел по чешуе. Зрачки змеи напоминали зрачки Мораны — такие же холодные и оценивающие.
— Не надо, — едва слышно сказала Аргента, когда Рацван потянулся к ножнам.
Права, убить тварь можно лишь, если отсечешь вместе с ней руку.
Аргента улыбнулась, змея растерялась. Секунды удивления хватило для того, чтобы женщина другой рукой схватила змею за основанье шеи. Сильные твердые пальцы спокойно и неторопливо сжимали, ломая хрящи и мускулы. Змея поняла свою ошибку и попыталась вырваться. Не тут-то было. Пальцы сжимали все сильнее и сильнее. Наконец песчаное тело обмякло, глаза подернулись пленкой. Аргента равнодушно протянула мертвую гадину слуге и подняла свой бокал:
— За князя и княгиню!
Появился Дракула.
Сколько себя помнил, Дракула всегда был равнодушен к еде. Удовольствие от жизни он предпочитал брать если не сражениями, то прекрасными женщинами: одна женщина — одно удовольствие, но зато какое. Зачем набивать брюхо пищей, а потом мучиться от колик в животе, князь совершенно не понимал. Но в своем роду он, скоре, был исключением из правил: и дед, и отец, и брат знали толк в хороших винах и блюдах, и чуть ли не каждый день устраивали роскошные застолья. Раду Красивый так полюбил турецкий рахат-лукум, что вскоре растерял внешнюю привлекательность. Превратившись в толстого борова с маленькими глазками, заплывшими жиром. Изо рта у него шел дурной запах, даже розовая вода не помогала: всего лишь за пару лет у Раду сгнили почти все зубы.
Не умел князь и веселится, подобно черни. Только единожды позволил себе расслабиться, но все у него выходило коряво и глупо. Даже кролика сумел вытащить только на третий раз, правда, никто этого не заметил. О пушистом звереныше Влад до сих пор вспоминал со сладким чувством стыда: увидев белоснежное чудо, малышка Виорика захлопала в ладоши от восторга. Словно королева, приняла из княжеских рук дорогой подарок, а потом не выдержала: по-детски прижалась, коснувшись сердца бугорками маленьких, еще не проснувшихся грудей.
Чуть позже он жадно целовал ее в укромном уголке замка. Она широко и требовательно раскрывала
Зацелованная до крови Виорика еще слабо сопротивлялась, когда он сам понес ее к родительской карете. Передавая, случайно коснулся руки Аргенты, и словно молния ударила. Тогда или, может, чуть раньше (теперь уже и неважно) он понял, что больше всего на свете хочет именно эту женщину — мать его будущей жены. И в душе давно поселилась хандра, которая день за днем разъедала душу.
В этот раз все заботы взяла на себя Морана. Именно ее воспаленному и больному уму принадлежала идея со змеями, под ее руководством перепуганные слуги украшали замок, пахнувший мертвечиной. Сегодня флер смерти особенно раздражал Дракулу: от жажды, которую не мог утолить которую уже ночь, у него болела голова. Слезились глаза. Потрескались губы. На коже появились синюшные пятна.
Гости почтительно склонились, сделав вид, что не заметили, как плохо выглядит князь.
Пир начался.
Столы ломились от яств. В качестве первого подали Чорба де бурба — суп из куриных потрошков, квашеной капусты, кореньев и лука. Затем наступила очередь голубцов из капустных и виноградных листьев «сармале», которые повар готовил три дня и три ночи, чтобы добиться тонкого, пикантного вкуса. Внесли на огромных блюдах помидоры, фаршированные мясом, сыром и рисом, фаршированные грибы и лук, домашнюю лапшу с острым соусом, рагу из зеленого лука, фасоль с копченым салом, пюре из фасоли и много свежей зелени, которую гости отправляли в рот пучками. И мясо, мясо, мясо… Шпигованная чесноком баранина, тушеная слоями капуста с мясом, шашлык из печени «фригэруй», рагу из телятины «чулама», блюдо из потрохов ягненка «дроб», говядина с красным перцем и мучными клецками «паприкаш де винтел», холодец из птицы и свинины, жареная и маринованая рыба с овощами в жирной подливке, рыбный «гювеч». Особенно повару удался мич: сочные кусочки баранины, говядины, телятины и свинины были попеременно нанизаны на можжевеловые ветки и зажарены прямо на углях. К мичу прилагалась острая домашняя горчица и хмельное пиво.
Отец Мититей, не растерявший благодушия и приятной пухлости, отдавал должное мититеям — мясным биточкам с перцем и чесноком, жаренных на рашпере. К ним подали острую закуску из перца и томатов, приготовленных с душистыми кореньями и восточными специями. Стуфат — жаркое из мяса с зеленым луком и чесноком, и чулама — мясо, овощи и грибы в мучном соусе также пришлись по вкусу гостям. Еду клали на большие куски хлеба и потом отламывали куски от хлебных мисок. С подбородков стекал маслянистый сок и капал на грудь и колени. Вытирали лица рукавами, дорогие салфетки так и остались лежать нетронутыми на столах. Дракула же едва притронулся к жареному мясу: с некоторых пор он не выносил запаха горелой плоти. От чеснока и пряностей мутило.