Тессеракт
Шрифт:
— Ты, кажется, не понимаешь. Дело не в брюках, дело в принципе. А принципами я поступаться не могу, и ты это понимаешь.
— Я понимаю, но…
— Хорошо. А теперь… — Дон Пепе вытянул свой хлыст в направлении Пандинга. — Эй, ты, иди сюда. Я не собираюсь торчать тут весь день.
Толстяк невидящими глазами уставился на свои пальцы.
— Сэр, умоляю, подождите. Если мне сейчас отрубить руки, я умру от потери крови. Позвольте хотя бы сделать это сегодня вечером. Мы бы разогрели утюг и прижгли рану, чтобы она не кровоточила.
— Ты
— Сэр, умоляю вас! — произнес Толстяк срывающимся голосом. — Я не выживу, если их отрубить прямо сейчас.
Дон Пепе задумался, теребя складки кожи под подбородком.
— Ну хорошо. Я не смогу при этом присутствовать, потому что сегодня вечером я занят. Приезжают важные люди из-за границы. Но завтра я все проверю. Да, если ты попытаешься сбежать, я скормлю твою семью твоим же псам.
— Да, сэр.
Метис одобрительно кивнул, развернул лошадь, пришпорил ее и скрылся в клубах пыли.
На следующий день, как и было обещано, дон Пепе появился у Толстяка, чтобы проверить, как выполнили его указание. Толстяк лежал в своей хижине, едва живой после ампутации, за ним ухаживали его жена и Пандинг. Хозяин мельком взглянул на пышущее жаром, окровавленное тело Толстяка и покачал головой:
— Я сказал — обе руки, а не одну. Толстяк не вынес еще одной ампутации.
Пандинг во всем винил себя. Три дня спустя он в бешенстве бросился на людей, а не на тростник, но был пойман.
Однако ему сохранили жизнь.
Где-то в отдаленном уголке детских воспоминаний Жожо остался образ старика, к которому его иногда посылали — принести яиц или воды. Жил Пандинг в стороне от других людей, на самой окраине деревни. Он обычно стоял на пороге своей хижины и редко выходил на свет. В этом согбенном старике было что-то пугающее, если смотреть издалека. Но вблизи старик казался спокойным и совсем не страшным. Он гладил Жожо по голове, и рука была такая слабая, что, казалось, это дует легкий ветерок, а его похожая на пергамент кожа пахла шелухой от кокоса. Пандинг умер, когда Жожо было лет пять-шесть.
— Но… почему же дон Пепе не приказал убить Пандинга?
— Да Бог его знает, сынок! Ну и вопросы ты задаешь. Так уж вышло!
Дон Пепе был таким же старым, как все церкви, которые Жожо довелось видеть, и его окружала тайна.
Светящиеся зеленоватым светом электронные часы на приборной доске показывали, что время еще есть. Срезав путь по боковым улочкам и лавируя между глубокими рытвинами, они должны были оказаться на месте даже раньше условленного времени. Жожо не знал, хорошо это или плохо с точки зрения пунктуальности. Как ему следует поступить теперь, когда встреча перенесена на более позднее время? Какой цифры придерживаться? Наверное, той, что была оговорена с самого начала, — подумал Жожо, поэтому не стал петлять, а выбрал кратчайший путь.
На Сайанг-авеню перед поворотом на Шугат-драйв «мерседес» переехал кошку. Ослепленное светом фар животное на секунду замешкалось и попало прямо под левое переднее колесо. Машину встряхнуло, и все пассажиры втянули головы в плечи, за исключением Тероя, который никогда этого не делал.
— Мы сбили собаку?
— Нет, кошку.
— Крошку?
— Эй, эй! Мы сбили крошку?
— Сэр, думаю, это была кошка.
— А не крошка?
— Кошка, сэр. — Жожо свернул на обочину. — Надо посмотреть, что с машиной.
— Хм, — дон Пепе никак не мог решить, проявлять ли ему неудовольствие по этому поводу. — Ну ладно, сходи проверь.
Асфальт еще не остыл от дневной жары и прилипал к подметкам Жожо, пока тот огибал машину, пытаясь обнаружить на бампере вмятины, зазубрины или клочья шерсти. Раненая кошка корчилась сзади, в красном свете габаритных огней. Похоже, у нее был перебит позвоночник. Жожо старался не смотреть в ее сторону, но ничего не мог с собой поделать. У его дочерей была кошка похожей окраски, она спала в ногах младшей дочери. У них на кухне уже давным-давно не стало мышей.
— Вот черт, — пробормотал Жожо. — Не могу же я оставить ее в таком состоянии. — Он подошел к машине со стороны Тероя и сделал знак опустить стекло.
— Она еще жива.
— Думаешь, она выживет?
— Нет.
Терой поскреб щеку.
— Может, проедешь по ней еще раз?
— Нужно что-то делать, но…
— Что там такое? — раздался голос дона Пепе с заднего сиденья.
— Сэр, кошка еще жива, — сказал Терой. — Мы не знаем, что с ней делать.
— Она ранена?
— Да, сэр.
— Э-э-э-э… а машина пострадала?
— Нет, сэр.
— Это хорошо.
Наступила пауза, во время которой Жожо краем глаза видел, как бешено дергается раненое животное. Пауза затянулась, и Жожо понял, что дон Пепе ждет, когда он займет свое место за рулем.
Тогда Жожо спросил:
— Сэр, может, ее убить?
— Убить?
— Чтобы она не мучилась.
— А, ну да. Сострадание — это хорошо. Тогда давай.
— Слушаюсь, сэр.
— Все равно мы будем на месте раньше времени, так что… можешь не торопиться.
Жожо с Тероем переглянулись.
— Не торопиться, — машинально повторил Жожо.
— Ну да. Мы приезжаем раньше времени, и ты можешь не торопиться.
— Извините, сэр. Вы… хотите, чтобы я убивал ее медленно?
Из-за плеча Тероя показалось сморщенное лицо.
— Что ты сказал?
— Простите, сэр. Мне показалось, вы сказали, что…
— Знаешь, Жожо, если сегодня вечером у меня будет время, я помолюсь о спасении твоей души.
— Тогда я убью ее быстро, сэр.
— Вот именно, быстро, сэр! Убей ее быстро! О Боже, за что только Ты меня… — Продолжения фразы не было слышно, потому что дон Пепе откинулся назад. — Ну давай же!