Тест на любовь
Шрифт:
— У американцев это называется «химия». Ты наверняка никогда не читал дамских романов, там об этом написано. — Воронцов рассмеялся. — Но я могу совершенно ответственно сказать — да, действительно, в организме двоих происходит особая химическая реакция. Физиология, ничего от головы не зависит. — Он нарочито беспомощно пожал плечами.
— Моя голова не играла никакой роли, — согласился Воронцов. — Я думал только об одном. О ней. И о том, как мне с ней соединиться.
— И ты соединился, — усмехнулся Широков.
— Да. В придорожной гостинице. Ночная дежурная наверняка слышала наши
— Я полагаю, ей тоже было с тобой слишком хорошо. Иначе она не убрала бы тебя из своей жизни.
— Но в чем дело?
— Ты наверняка понимаешь, что она неспроста смонтировала именно такую фотографию и подкинула тебе. Она не сомневалась, что больнее тебя нельзя обидеть. И вы расстанетесь навсегда.
Воронцов помолчал и согласился:
— Верно. Если бы она просто предложила мне расстаться, я бы никогда не согласился.
— Видишь, как хорошо она тебя знает.
— Я идиот. Я не узнал себя самого на снимке.
— Было бы странно узнать себя с чужой головой и в такой позе. Ты себя вряд ли видел когда-то со стороны в таком деле… Я прав?
Воронцов ухмыльнулся:
— Это точно. Она художник.
— Ну так вот, Воронцов. С ней, как она считает, произошло страшное несчастье, которое могло искалечить тебе жизнь.
— Но что это? Что? Ведь она жива?
— Да, жива. Но кое-что потеряла.
— Что такое она могла потерять?
— У нее никогда не может быть детей, Воронцов.
— Ну и что? У меня уже есть. И у нее тоже. Мы никогда не горели…
— Нет, горели, Воронцов. Ты говорил ей когда-нибудь, что ты хочешь иметь большую семью, много детей?
— О Господи, ну мало ли что может сказать мужчина, желая польстить женщине! Я хотел дать ей понять, что она для меня та женщина, от которой я хотел бы иметь кучу детей.
— Она это поняла иначе. Что без кучи детей ты не хотел бы иметь и ее.
— Откуда ты взял?
— Места надо знать, — отмахнулся Андрей. — Есть шестнадцать вариантов любовных историй, у тебя, я думаю, второй.
— А первый? — оторопело посмотрел на него Воронцов.
— Адам и Ева, конечно.
— Да-а, Широков. Смеешься. Что с ней случилось?
— Я думаю, у нее была операция. Уверен, не онкология. Но у нее в брюхе поработали хирурги. Она может заниматься любовью, но детей иметь — никогда. И еще я подозреваю одно. Опасное дело. Ее подхватили дельцы от медицины. В таких, как она, перевозят основу для обезболивающих лекарств. Все устроено очень хитро. Их заправляют и опорожняют, как сосуды. Таможня не может засечь.
Воронцов не мигая уставился на Широкова.
— Откуда ты знаешь?
— Вот этого я тебе не скажу никогда. И никому. Я все сам соединил в своей умной головушке. Сам. Но если я это произнесу, завтра у моей коллекции оружия будет новый хозяин.
— Ты на кого-то работаешь?
— Я вольная птица, но и они порой летают по чужой указке. Мы оба родились не вчера. У каждого из нас свой «дорожный роман». Ты
— Знаешь, я не философ и не психолог. Я хочу вернуть Ольгу. Я хочу на ней жениться, чтобы она больше не могла вытолкнуть меня из своей жизни.
— Но ты должен убедить Ольгу, что не бросишь ее и сам не будешь несчастным от того, что у нее не может быть детей.
— Я понял, Широков.
— Давай, поехали к ней.
— Прямо сейчас?
— А зачем тянуть? Встреча должна быть неожиданной, неподготовленной, нужен шок. Потрясение.
Они подъезжали к дому Ольги Геро и увидели, как она выскочила из подъезда и побежала прямо к своей машине, не глядя по сторонам. Она поковыряла ключом в замке, рванула дверь, и через секунду машина взревела. Андрей понял — Ольга узнала что-то ужасное, и это настолько потрясло ее, что она больше собой не владеет.
— За ней! — резко бросил Андрей.
Слава напрягся, он тоже почувствовал опасность. Его сердце стыло от ужаса, когда они неслись по Кутузовскому проспекту, потом по Минскому шоссе — за город.
— Куда она? — проговорил он.
— Я думаю, в ваш домик.
Слава застонал.
Они держались в отдалении, поскольку конечный пункт им известен. Слава помнил дорогу, хотя он не был там с тех пор, как они расстались.
Ольга вышла из машины, ботинки утонули в снегу.
Стояла первобытная тишина, но она не слышала ее, потому что голова гудела, мысли прыгали, не додумывались до конца, их захлестывали следующие. Снег ровный, никаких следов. Она одна в этом снежном поле.
Ольга с трудом пробралась к двери. Посветила фонариком вокруг — тоже никаких следов. Замок открылся легко, не замерз, Слава всегда смазывал его каким-то незамерзающим маслом. Она вошла в дом, свеча стояла в металлическом черном витом подсвечнике на столе. Точно так, как она оставила ее в прошлый раз. Она зажгла свечу и опустилась перед ней на колени.
— Господи, прости меня, неверующую. Но сейчас мне больше не к кому обратиться. Прости за мою дурацкую жизнь, за мою вину перед всеми. Говорят, нельзя лишать себя жизни, но если по моей вине другой человек едва ее не лишился, я должна быть наказана. Господи, спаси Татьяну! Я уйду вместо нее.
Она неумело перекрестилась и засунула руку в карман. «Леди» сама легла на ладонь. Ольга крутанула барабан, подняла руку, но рука окаменела и не двигалась.
«Как страшно, как страшно!» — билось в голове. Левой рукой она поддержала правую. Револьвер холодил висок, Ольга закрыла глаза. Свеча мерцала, потом внезапно ее свет качнулся, дверь распахнулась, и все потемнело. Она лежала на полу, прогремевший выстрел разбил стекло, оттуда пахнуло ветром и холодом.
Ольга не понимала — где она, уже там или еще здесь? Если там, то она в аду. Она почувствовала, как на нее навалилось что-то тяжелое, удушающее. Внезапно, точно от вспышки свечи, высветилось прошлое.