Тест на любовь
Шрифт:
— Миня нет. Он убежал, — повторил его пленитель. — Конечно, мы его найдем. Но он больше не даст товара. Твои люди будут брать наш товар. Миня больше никогда не будет.
— О чем ты говоришь? О каком товаре? У тебя антикварная лавка? — Андрей сумел взять себя в руки. — Кстати, я уже купил себе вещицу на память. — Широков тянул время, соображая. — Хочешь посмотреть?
Вьетнамец заколебался, потом любопытство одолело, он кивнул.
Андрей как можно медленнее вынимал нож, купленный у старухи с синяком под глазом, открыл его, повертел. Подал вьетнамцу.
Он сказал что-то
— Где ты это купил? Это очень вьетнамская вещь. Почему тебе это продали? — Вьетнамец насупился.
— Мне продала его женщина. Она сказала…
Он не успел заговорить, автоматные выстрелы один за другим затрещали за стеной. Потом они раздались совсем близко. Широков дернулся в кресле — он подумал, что это в соседней комнате. Но, увидев, как вьетнамец схватился за «люгер» тридцать восьмого калибра, понял — это непредвиденная ситуация. Он наклонился и из носка выдернул крошечный пистолет — «беретту-950», которая весила чуть ли не двести восемьдесят граммов, но с восемью пулями в магазине. Убойными. Андрей обрадовался — они не нашли оружие или не искали, когда он валялся в беспамятстве. Широков не глядя выстрелил в лампочку.
Она погасла.
В дверь ломились.
Широков попятился к двери. Его сейчас меньше пугали неизвестные, чем те, кто взял его. Ему необходимо выбраться отсюда и позвонить Ольге, чтобы немедленно убиралась из страны.
Дверь треснула под напором людей в синем. Маленькие, верткие, ловкие, цепкие, они заполнили всю темноту пространства, освещая себе путь фонариками.
За дверью открылась ночь непроницаемой черноты. Андрей слышал женский визг, пьяные голоса, смех. С изумлением он понял, куда его приволокли. Квартал красных фонарей!
И что же? Его спас нож, который его заставила купить старуха. Поразительно, но она так ему и сказала, что нож спасет его.
Андрей обомлел. Вот и не верь в предсказания. Он глотнул влажный ночной воздух, тяжелый и все еще не остывший от дневного солнца. Вьетнамские службы продолжали прочесывать квартал, который в древней вьетнамской литературе назывался «ивовые улочки и дорога в цветах». Квартал «увеселительных домов».
Итак, его захватили конкуренты Миня. А Миня нет. Стало быть, очень скоро все разрешится. Для всех. Рубашка Широкова стало мокрой от влаги.
А в это время Минь все выше и выше поднимался в горы. Минь всегда был трезвым человеком и очень чутким. Первым сигналом опасности для него стал отъезд Салли. Надо сворачивать все дела, понял Минь. Ну что ж, он и так хорошо потрудился. Ему есть с чем уходить из города. Есть куда уходить. Монастырь, в который он направлялся, для него всегда открыт. Минь слишком хорошо, слишком щедро одаривал настоятеля.
Школа при монастыре держалась на деньги Миня. Братья считали, что доллары, вырученные за зелье, которым травятся американцы — а именно так говорил Минь настоятелю, — святые деньги, их можно тратить на богоугодные дела. Война с американцами для них не закончится никогда. Минь знал, не закончится она и для него. Однажды, когда они с Ирмой планировали «кукольное дело», он огорошил
— Ирма, а будет ли какой-то вред янки от нашего дела? Ирма вначале опешила, а потом энергично закивала:
— Еще бы. Они насаждают у нас и во всей Европе свои лекарства, а теперь мы обойдемся без них. Мой муж придумал обезболивающие лекарства на натуральной основе, так что мы лишим их прибыли.
Миню это подходило.
Но он был слишком искушенным человеком и слишком тонко чувствовал опасность. Он знал, их дело долго не продержится. Слишком много охотников на доходы от наркотиков. И он спешил.
Собрав легкий рюкзак, Минь отправился на знакомый перевал, за которым стоит древний буддийский храм.
Таня улетела из Вьетнама несколько дней назад, Ольга получила факс от Ирмы — все в порядке, подруга разгрузилась. Отдыхает и ждет ее отметить успех. Непременно, как только вернется, она тотчас позвонит Тане. У нее будет несколько дней передышки.
Ольга так глубоко вникла в эти дела, что работала почти без указки Ирмы и Иржи. Ей нравилась самостоятельность, а иногда даже казалось, что она вполне могла бы открыть свое дело, не обязательно такое. Почему бы не заняться всерьез туризмом? И издавать журнал, допустим, «Пилигрим»? Или нет, лучше «Сестра пилигрима». При женском туристическом агентстве. Ей привычнее работать с женщинами. Зазвонил телефон. Она сняла трубку.
— Алло! — раздался голос, от которого она похолодела. Ольга молчала.
— Алло, Ольга. Я знаю, это ты.
Ей стало нехорошо. Андрей? Но почему? Откуда? Перед глазами все поплыло.
— Ольга, немедленно улетай отсюда. Первым самолетом. Куда угодно. Да ко всем чертям! Лучше, конечно, в Москву, — поправился он, одернув себя за горячность. — Как можно скорее. Иди на рекорд, как тогда. Ты помнишь.
24
— Вот твой гонорар. — Ирма улыбалась.
— Еще и гонорар!
— А ты и без него счастлива, как мне кажется?
Ирма отдала конверт и вышла. Когда Таня сосчитала, ей стало дурно. Столько денег она не заработала бы за несколько лет, сидя у себя в библиотеке.
Ирма, дав ей достаточно времени побыть наедине с конвертом, вернулась и спросила:
— Все в порядке?
— Ирма, о чем вы говорите! Вы не представляете…
— Представляю, и я рада за тебя. Но хорошенько подумай, как провезешь деньги.
— Ох, Ирма, эти деньги я провезу куда угодно.
— Ну и как? Ты согласна еще поработать с нами?
— Конечно.
— Тебя проводят в Москву, тебе надо отдохнуть. — Ирма улыбнулась, поцеловала Таню в щеку. — Ты улетаешь сегодня. Счастливо, дорогая.
Ирма закрыла за собой дверь, на секунду задержала пальцы на золотой ручке. Предупредить Татьяну насчет радостей плоти? Да нет, Ольга наверняка ей все рассказала.
Неотложка летела по ночному городу, оглушая улицы воем. По ветровому стеклу, как в лихорадке, метались «дворники», отбиваясь от снега. А он падал и падал, точно пытался засыпать не только город, дома, людей, но и настоящее, прошлое, будущее. Саша Песков сидел в машине и не отрывал глаз от белого как снег за окном лица жены.