Тэтэ
Шрифт:
— Неужели так и кричали, что им хлеба не надо?
— Конечно, а что тут удивительного? Правда, один какой-то — слово на х — раз крикнул, что в буфете давно уже нет Двойного Золотого.
— И чего?
— Ничего. Просто его утопили в бочке местного. Да и то, говорят, прокисшего. В общем, у многих челюсти отвисли. Смотрят это самое… — слово на б — как его? Ну, Равеля? Не помнишь?
— Болеро?
— Точно. Первое отделение Плисецкая танцевала на стуле. Все ждали перерыва. Думаешь, пива быстрей хотели попить? Нет. Все бежали занимать очередь в туалет.
— Зачем?
— Трахаться. Некоторые не могли уже терпеть и трахались прямо в туалетных кабинках. В начале второго отделения министр культуры Фирцева хотела встать и уйти. А как уйдешь? Сам Эстэ сидит, смотрит!
— Так и не вышла?
— Нет, упала в ложе между кресел.
— Сердечный приступ? — спросил Василий и закурил следующую сигарету Герцеговины Флор.
— Не только. Теперь многие с легкостью осуждают ее. Мол, не понимала высокого искусства. Не она не понимала, всё ее существо не понимало. Не понимал сам организм. Врачи потом говорили, когда обследовали Фирцеву в больнице, что распад органов у нее начался еще в театре. Уже в конце первого отделения она была приговорена. Как будто в нее попал яд толстого африканского скорпиона. Тогда и началось Дело Врачей. Надо же такую слово — на х с окончанием на: ю — придумать: после танцев Плисецкой организмы Первых и Вторых Секретарей, Кандидатов в Члены Политбюро и некоторых Министров начинают выделать яд. То есть эти люди будто бы травят сами себя. Представляешь?
— А Полные Члены Политбюро? — пересохшими губами спросил Василий. — На них яд, что ли, не действовал?
— Да также действовал. Только признаться сначала боялись. Мол, какая-то Плисецкая — и всем — слово на п с окончанием на: ц.
Фурцева умерла прямо в реанимации. А Эстэ дотерпел до самого конца. Говорят, во втором акте кончил семь раз.
— Семь раз? — как эхо переспросил Мелехов.
— Другие вообще бились в истерике, как потом на концертах Битлз. Ну ты представь, она на столе танцует Болеро, ноги поднимает и не опускает. Поднимает и не опускает!
— Как это?
— Ты думаешь, я знаю, как? — Слово на е с приставкой: Вы — весь зал. Точно тебе говорю. Они — слово на б — думали, что опять будет фуэтэ. Только фуэте. Фуэте и фуэте. А она на тебе! У многих челюсти так отвисли от радости, как будто они впервые — слово на х — увидели. Все кончили прямо в зале.
— Так не бывает.
— Что значит, не бывает?
— Ну так вообще не бывает, чтобы в зале уже кончали. Может быть, кто-нибудь один или двое.
— Ну ты, я вижу, совсем неграмотный парень, — сказал Полковник. — А как же Бетховен? Он же был сексуальный маньяк. Всех зрителей — слово на е — в хвост и в гриву.
— Ну хорошо, я понимаю про Бетховена. Он был мужик. А Плисецкая как трахала? Ведь она женщина? У нее нет члена.
— У нее — слово на п — больше любого члена. Я тебе точно говорю, она тогда — слово на е с приставкой: вы — весь зал.
— А вы там были?
— Был. И дело даже не в том, что бросаешься на нее и трахаешь ее, и трахаешь. Совершенно ясно, что это она уже тебя трахнула. В общем, полная иллюзия, что побывал в храме какой-нибудь древней языческой богини.
Врачи констатировали у Эстэ смерть от злокачественной опухоли, а он был просто беременным.
— От кого?
— То есть как, от кого? От Плисецкой, конечно. Все Бесполые забеременели тогда.
— Про Бесполых Василий уже знал, поэтому промолчал. Но он был удивлен, что уже тогда в сороковых годах это было известно.
— Рожать надо было, а у них зациклило. А ведь можно было догадаться, если бы не эти — слово на е — врачи. Не может быть, да не может быть! А как это не может быть? А Зевс? Забыли! А он рожал из бедра. Да из разных мест можно. Лишь бы в голове было понимание ЕСТЕСТВЕННОСТИ происходящего.
— А сейчас, значит, в Кремле правит… — Василий сделал глубокую затяжку, в надежде, что Полковник сам скажет, кто там правит.
И он сказал:
— Хрущев и Брежнев.
Василий задохнулся от дыма и закашлялся.
— Об… Об… Оба, что ли?!
— Да. А что тут такого удивительного?
Василий не нашелся сказать ничего другого, кроме:
— Ну разборки там разные. Один думает так, а другой по-другому.
— А кого это — слово на е? — Пусть думают, чего хотят. Они же Близнецы.
— Первый раз слышу, что Хрущев и Брежнев Братья-Близнецы! — не выдержал Василий.
— Да, срослись вместе, как сиамские близнецы.
Василий решил пока больше ничего не спрашивать. В русско-еврейских близнецов он не поверил. Ведь он всегда считал, что один из них еврей, а другой русский. Какие же они близнецы?
Итальянец совсем замерз в кузове. Он начал стучать по крыше кулаком. Полковник открыл окно.
— Ну чего?
— Сверни к Мотелю, я совсем замерз, — даже я услышал, как у Итальянца застучали зубы.
— Ладно, — сказал Полковник. — Он посмотрел на часы и добавил: — Но у нас мало времени.
— Выпьем кофе с кукурузными лепешками и поедем дальше, — сказал Итальянец.
Мотелем оказалась избушка на курьих ножках. Без окон, без дверей. Они залезли по приставной лестнице на чердак, и спустились в комнату. Итальянец смолол кофе, потом на кукурузомолке сделал муку для лепешек. Скоро они уже пили свежий дымящийся кофе с Хрущевками. Это такие простые лепешки, посыпанные сверху сахарной пудрой.
— А почему, — спросил я, — их называют Хрущевками?
— Ну как почему? — удивился Итальянец, — Хрущев засадил пол Сибири кукурузой. А из кукурузы делают кукурузную муку и пекут Хрущевки.
— Я так понимаю, наш друг спрашивал о другом, — сказал Полковник. — Если есть Хрущевки, должны быть и Брежневки? Я Вас правильно понял?
— Да, — ответил я, — именно это я и имел в виду.
— Есть и Брежневки, — сказал Полковник.
— И прямо перед нами, — сказал Итальянец.
— Вот это кофе, этот напиток, который мы пьем с таким удовольствием, называется Брежневка.