Тетради Шерлока Холмса (сборник)
Шрифт:
Мы с Лестрейдом согласились. Холмс эффектным жестом циркового фокусника сорвал с серебряных блюд крышки, явив нашим взорам то, что было под ними, и трапеза началась.
Это и впрямь был изысканный ужин. Вначале была подана жареная камбала, затем фазан `a la Normande [67] с жюльеном из сельдерея и картофеля. Венчали пиршество изумительные poires belle-H'el`ene [68] с сыром бри. Блюда сопровождались хорошо охлажденным «Шато Сен-Жан де Грав» – великолепным белым сухим бордо.
67
По-нормандски (фр.).
68
Груши
Когда ужин закончился и посуда была убрана, Холмс предложил нам кофе, бренди и сигары. Затем он вытащил из внутреннего кармана какой-то белый конверт, торжественно положил его перед нами и легонько постучал кофейной ложечкой по своему стакану с бренди, как бы давая понять, что пора приступать к делу, ради которого мы собрались.
– Господа, – начал он, вставая, – я рад сообщить, что тайна исчезновения belle fille, то есть падчерицы, мадам Монпенсье, раскрыта и мы снова можем спать спокойно.
Мы с Лестрейдом восприняли это утверждение по-разному: я с удивлением и облегчением, он – с плохо скрываемым недоверием.
– Раз так, мистер Холмс, – сказал инспектор, – поведайте нам наконец, кто убийца, и перестаньте нас изводить.
– Это было не убийство, – ответил Холмс, вторично сразив нас сенсационным заявлением.
– Не убийство? – повторил Лестрейд, приподнимаясь с места. – Но кто же тогда написал письмо и чье тело нашли в могиле?
– Всему свое время, Лестрейд. Если вы сможете ненадолго сдержать любопытство, я вскоре подведу и к письму. Что же до тела, то оно принадлежит вовсе не мадемуазель Карэр, а некой молодой женщине по имени Лиззи Уорд, которая умерла от пневмонии полтора года назад. Мы, представители так называемого приличного общества, стремясь оградить себя от темных сторон жизни, стыдливо именуем подобных особ «несчастными». Короче говоря, это была проститутка. Ее в бессознательном состоянии подобрали на одной из улиц Уайтчепела и доставили в Лондонский госпиталь [69] , где она и скончалась. Через несколько дней ее тело забрала семейная пара, пришедшая в морг в поисках своей пропавшей дочери. Это были прилично выглядевшие мужчина и женщина средних лет, одетые в черное. Служитель морга хорошо запомнил их, потому что, хотя женщина немного говорила по-английски, между собой они общались на французском.
69
Лондонский госпиталь располагался на Майл-Энд-роуд в Уайтчепеле, бедном рабочем квартале, и принимал преимущественно пациентов из Ист-Энда. – Доктор Джон Ф. Уотсон.
– Супруги Доде! – воскликнул я.
– Вне всякого сомнения, – ответил Холмс.
Однако Лестрейд все еще сомневался.
– Если они искали дочь, то зачем пошли в Лондонский госпиталь? Почему прежде не заявили в полицию? – возразил он.
– Дорогой инспектор, – терпеливо промолвил Холмс, будто учитель, объясняющий недалекому ученику теорему Эвклида, – никакой дочери у них не было. Они искали тело женщины, по возрасту и росту примерно соответствующей мадемуазель Карэр.
По лицу Лестрейда было видно, что до него постепенно стала доходить суть сказанного.
– А, ясно! – воскликнул он. – Значит, мы нашли в той могиле вовсе не мамзель Карэр, а труп совсем другой женщины?
– Именно, – подтвердил Холмс. – Сомнения возникли у меня, когда я впервые увидел тело. Прежде всего мне показалось подозрительным отсутствие обуви…
– Но куда она делась? – перебил его я. – Судя по остаткам одежды, найденным в могиле, покойная была в платье, а не в ночной рубашке. Значит, когда она умерла, на ней не было обуви?
– Скорее всего. Но дело не в этом, Уотсон. У меня была особая причина интересоваться наличием обуви на трупе. Вы оба видели скелет. Кто-нибудь из вас обратил внимание на сустав в основании большого пальца правой ноги?
Мы отрицательно покачали головами, и Холмс продолжал:
– Он слегка деформирован. Там образовалось утолщение, возможно мозоль. В этом, конечно, повинна дешевая обувь. Правый ботинок покойной, безусловно, тоже потерял форму. Полагаю, мы с уверенностью можем сказать, что на правой ноге мадемуазель Карэр мозоли не было и что супруги Доде знали об этом. Однако они стремились непременно подложить в могилу доказательство того, что это тело мадемуазель Карэр, и предприняли для этого немалые усилия. Я, разумеется, имею в виду серебряный медальон, найденный рядом с трупом. На первый взгляд, ловкая затея. Как нам известно, этот медальон подарил мадемуазель Карэр ее отец и она постоянно носила его на груди. Поэтому они решили, что наличие в могиле похожего по описанию медальона будет указывать на то, что жертва – мадемуазель Карэр. Трудность заключалась в том, чтобы отыскать точно такой же медальон. К несчастью, подменная вещица только укрепила мои подозрения.
– Как так? – спросил Лестрейд.
Холмс полез в карман и достал оттуда маленький конвертик с серебряным медальоном, который он осторожно выложил на салфетку, оставленную на столе.
– Боюсь, это долгая история, но я постараюсь пересказать ее в двух словах. Доде видели подлинный медальон и знали, что внутри хранятся портреты родителей мадемуазель Карэр, которые им предстояло заменить другими фотографиями.
– Это чьими же? – поинтересовался Лестрейд.
– Неважно, инспектор. Чьими угодно. Главное, чтобы было понятно, что прежде в медальоне находились две фотографии. Решение напрашивалось само собой: надо испортить фальшивые снимки, так чтобы их нельзя было узнать. Итак, кто-то (возможно, мсье Доде) почти полностью уничтожил фотографии и стекла, но к самому медальону не притронулся, поскольку тот должен был остаться в неизменном виде. Это-то и пробудило у меня сомнения. Осталось неповрежденным и кое-что еще. Я имею в виду пробу на медальоне. Вероятно, она была слишком маленькая и ее не заметили. Голова леопарда, идущий лев, профиль королевы и, самое важное, заглавная «М» в готическом написании – все это свидетельствует о том, что медальон изготовлен в Лондоне из английского серебра между 1887 и 1888 годами, а не в Париже в 1866 году, когда мадемуазель Карэр была маленькой девочкой.
Заметив на лице Лестрейда недоверие, Холмс подвинул к нему медальон и ювелирную лупу:
– Не хотите ли сами убедиться?
Лестрейд отмахнулся:
– Я в этом не силен, верю вам на слово. Но главное, чего я никак не могу уразуметь, – зачем они заварили всю эту кашу?
– А, мотив! Прямо в точку, инспектор! – заявил Холмс. – Это алчность – по моему мнению, худший из семи смертных грехов и главная движущая сила огромного количества преступлений. Если вы помните, мадам Доде – кузина мадам Монпенсье, бедная и, видимо, единственная ее родственница. Без сомнения, мадам Монпенсье упомянула ее в своем завещании, но, если я все верно понял, доля мадам Доде была весьма скромной, учитывая низкое общественное положение этой особы. Вот если бы несчастную мадам Монпенсье повесили за убийство падчерицы, ее состояние – а оно, судя по всему, довольно внушительно – перешло бы следующему в роду, то есть мадам Доде.
– Тут все ясно, – вставил я. – Вот чего я не понимаю, так это зачем мадам Доде понадобилось на следующий день приходить к нам.
Холмс пожал плечами:
– Я тоже не вполне понимаю это. Женщины – странные создания. Они повинуются малейшим своим прихотям, так что зачастую я сомневаюсь, сознают ли они сами, что творят [70] . Мадам Доде очень хитра, но не особенно умна. Думаю, она решила, так сказать, разведать обстановку, а заодно посеять в нас недоверие к мадам Монпенсье. Если помните, Уотсон, с одной стороны, она вроде бы подтверждала версию об исчезновении мадемуазель Карэр, а с другой – подвергала сомнению ее достоверность. Я убежден, что, несмотря на ее ограниченность, замысел всего предприятия принадлежал именно ей. Доде был простым орудием в ее руках. Конечно, это он выкопал могилу и похоронил в ней тело Лиззи Уорд, перевезенное в Хэмпстед из Лондонского госпиталя.
70
Порой Шерлок Холмс очень язвительно отзывался о женщинах. В рассказе «Знатный клиент» он заявляет, что «женское сердце и женский разум – неразрешимая загадка для мужчины», а во «Втором пятне» заходит еще дальше, утверждая, будто «за самым обычным поведением женщины может крыться очень многое, а ее замешательство иногда зависит от шпильки или щипцов для завивки волос». – Доктор Джон Ф. Уотсон.
Лестрейд, слушавший Холмса со все возраставшим нетерпением, наконец вмешался:
– Очень хорошо, но как он это устроил, а, мистер Холмс? Скажите-ка мне. Не могу же я вернуться в Скотленд-Ярд с полусырой версией. Надо состряпать все как следует.
– Не беспокойтесь, состряпаем, инспектор. Я стал опрашивать кэбменов поблизости от Лондонского госпиталя и наткнулся на некого Сидни Уэллса. Ему на память (которую, признаюсь, потребовалось предварительно освежить с помощью монеты в полкроны и нескольких кружек эля) пришел случай, имевший место примерно полтора года назад. Одна пара, по описанию соответствующая супругам Доде, остановила его экипаж и велела отвезти их в Хэмпстед. С ними была племянница, которой сделалось дурно. Девушка была плотно закутана в одеяло (которое Доде, без сомнения, специально прихватили с собой); муж и жена поддерживали ее с обеих сторон. Они попросили высадить их на улице, названия которой он не запомнил. Последнее, что он видел, – это как они почти несли ее по дорожке, ведущей в обход большого дома. Думаю, мы с уверенностью можем утверждать, что это был дом мадам Монпенсье, где для бедняжки уже была приготовлена могила.