Тетраграмматон микрорая
Шрифт:
Священник терпеливо слушал и украдкой разглядывал гостя. Если по кодексу, то и правда, какой же он Тамплиер? Шлем — не шлем, а какое-то допотопное нечто, в нём нет даже забрала. И кольчужный шарф, как у пешего лучника.
Когда пауза затянулась, он отметил:
— Я вижу, ты одет не по правилам, за это в командорстве тебя могут и наказать. Но я-то не воин, а священник. Мне ли судить о твоей амуниции? Но я слышал, как рыцарь в конной броне способен остановить полчища врагов, смять их строй, а затем обратить в бегство. В Святой земле рыцари наводят страх на язычников.
Гость вздохнул.
— Святой отец, я Тамплиер, а не королевский конник. Мой удел — сопровождать паломников к Святой земле, оберегать их, помогать в тяготах пути. Войну с язычниками ведут другие люди. Те, кого специально
Зыбкий пар дыхания тёк в затемнённой пустоте костёла. Два человека смотрели в разные стороны разными взглядами, но видели одно и то же. Священник подумал, как странно выбирает Господь своих воинов. Да только пути Его смертным непостижимы.
— Ты утверждаешь, что не воин или хотя бы не тот, кто может надеть рыцарский доспех и идти в бой с язычниками, да, Тамплиер?
— Да, святой отец. Я Тамплиер.
Оба замолчали. Разве мог человек в капюшоне упрекнуть гостя? Он не был знаком со всеми тонкостями кодекса тамплиеров, но это никак не мешало его мыслям. Исповедь подразумевала беседу, в которой Божья мудрость звучит устами священнослужителя.
— Это странно, рыцарь. В наше время каждый, кто способен держать в руках меч и сидеть в седле, рвётся на юг, чтобы отвоевать для христиан Гроб Господень. Каждый порывается озарить себя славой, вернуться домой с почётом и богатыми трофеями. Мужчины спят и видят во снах чеканные доспехи, яркий шелест тяжёлых знамён и бестелесную пыль под копытами лошадей. Горы поверженных врагов, торжество Бога…
— Христианского Бога, — шёпотом отозвался рыцарь.
— Нет иного Бога, рыцарь, — равнодушно прервал его священник, — Ты слеп или безумен, если таишься в сомнениях. Удивляюсь, как ты был принят в рыцарское братство? Но не мне об этом судить, ты Тамплиер, а значит, нет над тобой моей власти. Мне странно одно.
— Что, святой отец?
— Разве ты не хочешь того же, что хотят все люди? Истиной веры и Царствия Божьего на земле.
— Дураков повсюду хватает, святой отец, — еле слышно заметил Тамплиер. Он весь как будто сжался, словно приготовился принять Божью кару. Смертельный удар из небесной выси или яростное пламя из бездны, где бушует Ад.
Священник не вымолвил ни слова. Он медленно прошелестел тяжёлой тканью одеяния и подошёл ближе. Покряхтел, пока садился на ступени перед распятьем. Он утомился стоять и с удовольствием дал телу отдохнуть рядом с гостем. Телу стало легче, а на душе тяжести только прибавилось. Не простой оказался гость, слишком вольнодумный. Такого бы сдать куда следует, и забыть, как звали. Но Тамплиер пришёл в дом Господень, с тяжестью и муками на душе. Священник видел эти терзания. Тамплиер верил, но душа его была не то искалечена, не то уродлива от рождения. Дьявол близко к нему подобрался, и всё-таки гость продолжал сопротивление. Более того, искал помощи.
— То, как ты пренебрегаешь одеянием, положенным по кодексу, это — не велик грех, сын мой. Гораздо больший грех в том, как ты рассуждаешь. Ты же рыцарь и монах…
— Я — монах? — искренне изумился тамплиер, — Конечно, Папе Римскому виднее, раз есть Орден Тамплиеров, то да, наверное, мне следует зваться монахом. Только вся моя сущность противится тому, чтобы зваться монахом. Рыцарем, да. Пожалуй. Но рыцарь-монах… Святой отец, для меня это звучит ничуть не лучше, чем добрый убийца.
Оба собеседника вновь замолчали. Священник чувствовал, что должен вразумить путаника-тамплиера, наставить на путь и истинный и вбить ему в голову, что раз он воин Господа, то удар его меча послушен Его воле. Но не скажет ли он ему что-то такое, чем окончательно запутает этого воина-путешественника? А то, что тамплиер много странствует и сражается, сразу заметно. Избитая обувь, поношенная накидка, потёртое, но исправное оружие. У гостя обветренное лицо с прямыми чертами, признаком северной крови, оно хранило память о сражениях. Шрамы не уродовали лица, но и не красили. Они просто были. Словно мозоли натруженных рук пахаря.
— Это не всё, сын мой, — с пониманием сказал священник, — Ты же не за тем сюда пришёл, чтобы повиниться вольным одеянием? Продолжай.
Гость молчал. Только священнослужитель за долгие годы научился разбираться в молчунах. И знал, как разговорить.
— Расскажи мне о своих странствиях. Ты тамплиер,
— Ну, да, — медленно проговорил гость, и воздух заклубился паром от долгого вздоха, — По правилам паломники платят нам за то, что мы гарантируем безопасность. Только всякое бывает. Вот однажды вёл я купца с обозом. Обоз-то смех один, две лошади, да тележка с какой-то рухлядью. Так он собрался в Святую Землю торговать этим барахлом. Ну он-то мне сказал, что идёт поклониться, тоже мне, нашёл дурака. А мне-то что. Хочет человек торговать там, ну так пусть торгует. А может и правда поклонится, на всё воля Господа нашего.
Рассказчик перевёл дух, перекрестился и прошептал несколько слов со взглядом на распятье.
— Ну я и повёл его. А купец нервный, как раз такой, что трясётся над своим барахлишком, будто каждый разбойник только его поклажу и ждёт прибрать к рукам. Он меня утомил своими причитаниями и жалобами. Так вот ехали мы как-то по дороге лесной. А дорога и правда была такая ух лютая, я столько про неё всего слышал. Ну, на ночь мы разбили лагерь, костёр завели, покушали чем Бог послал, ну и отправился купец почивать к себе в телегу. А я костёр притушил и подумал, а ну как правда разбойники появятся. Спрятался и жду. Прошло времени, луна ещё дерево не миновала, смотрю, и правда какой-то поганец в кустах прячется. Присмотрелся к обозу и пошёл прочь. Я за ним. Вывел он меня к стоянке разбойничьей. Так вот как Бог меня надоумил, так я и поступил. Спрятался и слушаю. Говорит он своим дружкам: «Есть тут городской купчишка, заночевал недалеко. Видать на ярмарку собрался. С ним вояка какой-то, не пойму, вроде тёртый, а там кто знает. Но сейчас оба спят, костёр притушили. Нападём, кровь пустим, и всё добро приберём». Как только я это услышал, лук достал. Ну и первого, как раз кто одет был по проще, да сидел потише. Осталось трое. Они ко мне, так я от них. Ну в общем, куда им по лесу за мной? Сами от костра ничего не видят, огня насмотрелись. Так я их и порешил, мерзавцев. Ну что, разбойники они и есть разбойники.
— Ты поступил правильно, — ободрил тамплиера священник.
— Ну, вернулся я, костерок опять раздул, настой себе сделал. А то царапнул меня один, не сильно, но лучше отваром, а то загниёт, потом заживать долго будет. Так и просидел до утра. Немного подремал, но беспокойно. А потом утром не стал ему говорить, вдруг ещё передумает ехать. Или объезд через другой лес захочет. Кто его знает, что ему в голову взбредёт? Ну, так и едем дальше. Ехали несколько лун, всё было тихо. Слава Богу, добрались до мест, где лагерем госпитальеры. Там уж ему рукой подать, да и мне назад пора. Я ему говорю, так и так, деньги давай, доехал цел невредим, товары целы, разбойников я порешил. Он мне: каких таких разбойников? Я рассказал ему, а он визжит: не было такого! И вообще, ехали долго, тяжело. Иной раз хлеб да вода день за днём, ни одного поселения по близости. Не проводник, говорит, а недоразумение. Половина оговоренной суммы и прощай. А вояки-то на заставе народ ушлый и хитрый. У меня медальон с красным крестом на белом круге есть, да кто их знает, чего подумают? Одет-то я совсем не по рыцарски. Решат — убил тамплиера и медальон сцапал, так и мне голову с плеч. Больно им надо разбираться. Так и махнул я рукой, пропади ты скряга, Бог тебе судья. Назад сам пойдёшь. А потом слышал я он там и правда сильно не преуспел. Разорился и назад отправился. Да только взял попутчиком какого-то прохвоста. Ну, в общем, времена и дороги нынче опасные. Вот мне и тяжко теперь на душе.
— Не виноват ты, тамплиер. Да и поступил правильно, что не стал с ним спорить. На всё воля Господа, и те, кто виновны, будут наказаны. Божьим судом всех рассудят.
— Как же не виноват-то? Я же ему пожелал сгинуть!
— Грех, что есть, то есть. Но ты поступал по совести, а подумал недоброе не со зла, а от обиды. Так что грех не велик, тамплиер, простит тебя Господь наш всемилостивый.
Снова помолчали. Несколько минут тамплиер шептал молитву, голову не поднимал. Священник уже решил, что всё, исповедь закончена, но рыцарь снова тяжело вздохнул. Тогда он догадался. Есть что-то ещё. Да и то, как знать, может совсем худое.