Тевтонка
Шрифт:
Около левого берега реки Ногат рос водоворот. Течение нашло новый путь. Веками туннель скрывался, выставлял щит из глины, а теперь поток смёл этот щит, смешал обожжённые кирпичи и сырой пласт.
Но корни боролись с потоком: именно здесь потерялось их сокровище. Самое ценное, что можно взять в этом мире — сознание Мастера по доспеху. Сквозь плавуны и кости плиозавра, сквозь плиты песчаника, обходя обломки скал, принесённые ледником, сквозь остатки резных наличников — корни пробирались, вытягивались, росли.
Они опаздывали:
Корни отступили: никак. Мощное течение отрезает путь, размывает груду обломков, стремится в туннель. Сейчас найдёт тело и утащит за собой, под землю.
Набраться сил. Впитать влагу, солёные минералы и кислую органику.
Уголёк мигнул…
Корни ринулись наперерез быстрине — и впились в камни. Расшвыривая их, нащупали композитную броню с позолотой, отдёрнулись. Уголёк был рядом… Вот оно! Тело, истерзанное, переломанное, смятое, словно бумажное. Ничего, нужен только мозг, остальное есть в базе.
Однако и с мозгом беда: он полностью заражён кибернетикой.
Может, бросить его? В базе миллионы жизней. Что по сравнению с ними одна, полная мучений и потерь?
Каждый росток Древа уникален. Нет, Оно — не бросит.
Золушка перебирала два мешка проса и мака, смешанных злой мачехой, хорошо — мыши помогли. Пустячное задание. Попробовала бы она отделить нейроны от микропроцессоров, которые растут из живого!
Но корни раздробили тонны гранита, чтобы создать на Земле почву. Им для этого понадобились четыреста миллионов лет, однако справились же.
Кто сказал, что у них не хватит терпения?
Грета вскочила.
В десятке шагов рокотал водопад; казалось, небеса валятся на землю. Живот трепетал от гула, звенели пластины брони. Слева поднимались уступы, их затянула трава с листочками не больше пфеннига. Свешивались гибкие ветви, бугрились стволы плюща. На ближайшем склоне между лиан пробивался ключ. Водяная взвесь закрыла вершины.
И никого.
Грета сняла шлем с навершием-ладонью. Дунул ветерок, принёс аромат, сладкий и тонкий: где-то цветёт шиповник. Она обнаружила на себе полный боевой доспех, белое сюрко и ножны с мечом у пояса. Вот это да, откуда?! Отстегнула нагрудник, проверила внутренний карман куртки. Заветная отцовская ладанка с пятью волосками святой Анны, её же отобрали перед казематом, каким образом сокровище вернулось?..
Правое бедро уже не болело, хотя его задел луч призрака в недавнем бою. Вспомнилось марево белого огня, грохот. Грета не могла выжить. Значит это — рай? Он всё-таки существует?
— Бриан! Одо! — позвала она. — Поль! Фед! Густав!
Ответа не было.
Звала снова и снова, бросала имена с обрыва, как гальку — нет, жемчужины по одной, единственную нитку перед тем, как кинуться
«Всё равно найду», — подумала Грета.
Доспех давил на плечи, рубашка промокла, по подбородку стекал пот.
«А представь, как тяжело братьям Ордена сражаться в Палестине? Терпи. Надо выяснить, что за место. Если это Чистилище — где братья? Если рай — где святые?»
Лязг отдавался эхом при каждом шаге. Перебираясь с уступа на уступ, Грета опустилась к самой воде. Квадратные валуны на поверку оказались гладкими брусками дерева. Дуб? Нет, гораздо крепче — кинжалом не проковырять.
Вода собиралась в чашу, похожую на сердце, перетекала вниз, к следующей купели. Каскад водопадов тянулся дальше и терялся среди зелени и облаков взвеси.
Четыре года Грета не плавала, — хотя река ластилась к самому замку, завлекала, как пышная цветочница, поглядывала из каждого окна.
Грета откинула кольчужный капюшон, развязала подшлемник, подошла к зелёному уступу. Его увили старые лозы, душистый виноград свешивался гроздьями размером с барана. Каждая виноградина словно яблоко, запотевшая, сизая.
Избавившись от перчатки, Грета сорвала одну, стёрла пальцем пушок из капелек и надкусила: сочно и сладко. Даже косточек нет.
Вторая перчатка отправилась за пояс. Надо бы руки помыть.
Волны отражали зелень и сталь, дрожали; у дна скользили мальки. Каштановые волосы Греты слиплись прядями, длинные не по Уставу. Где порез на лбу? Туда же угодил осколок кирпича?
А вода-то — тёплая!
Приятно рвать виноград, пахнущий причастием, и нежные жёлтые груши с плотной корочкой, выплёвывать в ладонь твёрдые катышки. Длинные капли-плоды гнули к земле ветвь, росшую прямо из гладкого уступа.
«Побеждающему дам вкушать от Древа Жизни, которое посреди рая Божия». Откровение Иоанна Богослова.
Значит, всё-таки — райский сад? И что теперь, вечно питаться фруктами?
Поверхность скалы, полированная, в древесных разводах, вдруг начала набухать. Проклюнулся пупырышек, вроде сосца, вытянулся в росток, из его пазух полезли бутоны. С громким потрескиванием от черенка отваливались чешуйки.
Грета отскочила, рукоять кинжала тут же прыгнула в ладонь. Как оранжевые маки так быстро распускаются, загибают лепестки, сбрасывают их?
Завязи вытягивались, розовели. Да это говяжьи колбаски!
Пошёл аромат, от которого рот наполнился слюной. Плоды поджаривались сами, исходили паром, под кожицей вспухали пузыри шпика.
Что сегодня за день? Пятница кончилась, наступил праздник.
Грета начала читать молитву, но наспех, то и дело сглатывая. Не утерпела до конца — сорвала одну колбаску. Горяча. Надкусила — о, этот сок! Как на Рождественской ярмарке, только палочки не хватает. Тут же был сломан прутик, очищен от листиков и воткнут в колбаску.
Грета умяла их штук пять, пока не вспомнила о воздержании. А когда вспомнила — ещё три.