The Kills
Шрифт:
— Люц! — зовёт меня кто-то из коридора. — Погляди.
Иду на голос, попутно оглядываясь вокруг. Дом завален заготовками под взрывчатку: провода, бруски тротила, оружие — боеКейт точно не чай тут пили.
В коридоре останавливаюсь посередине прохода, присвистнув зрелищу. Весь главный вход буквально нашпигован взрывчаткой. Действуй мы по плану полковника — остались бы фаршем на стенах, так и не приступив к операции.
Моя самоуверенность вновь сыграла мне на руку.
***
Я делаю паузу в рассказе, пока женщина в возрасте с седыми волосами,
— Когда операция была закончена, мы взяли языка. Он рассказал о том, что их группировка готовила серию терактов, — продолжаю после паузы, женщина поднимает глаза от записей ко мне. — В частности этот парень должен был исполнять роль смертника. Его собирались перебросить в крупный город, где он собрал бы взрывчатку так, как его научили, и привел ее в действие. Знаете где? — выжидательно молчу. Лицо женщины ничего не выражает. — В торговом центре, в игровой зоне для детей.
Её бровь едва заметно дёргается.
— Значит вы спасли граждан своей страны? — спокойно спрашивает она.
— Точно. Возможно ваших детей, — киваю в ответ.
— Мои дети уже взрослые, — абсолютно ровным тоном отвечает психолог.
— Значит внуков, — губы женщины едва заметно дрогнули на мой ответ. Задел за живое. — Люди такие эгоисты. Воюют за равноправие, свободу и жизнь для всех и каждого. Но стоит встать вопросу ребром — моя жизнь или моих близких против чужой, — говорю я и указываю сначала на себя, а затем на мою собеседницу, — и выбор становится очевиден, — скалюсь в злорадной улыбке. Никто не любит подобные темы. — Чужая жизнь резко теряет позиции своей ценности, падая на самое дно нашей морали.
Беру со столика рядом с креслом стакан воды и делаю глоток. В горле совсем пересохло после моего длительного рассказа. Кабинет обставлен дорогущей мебелью на заказ из редких пород дерева. Все расставлено четко по своим местам, словно по линейке, как в армии. Любовь к порядку похвальна. В воздухе висит сладковатый запах духов доктора, пропитавший собой каждый предмет в этой комнате.
— Насколько гибка человеческая мораль, — прерываю воцарившуюся между нами тишину. — Убивающий за свою страну — герой, достойный награды. Убивающий просто так — конченый урод. Где грань между ними? Когда убийство становится оправданным? — посещают меня философские вопросы.
— Вас терзает чувство вины? — более заинтересовано вопрошает женщина.
— Нет. Я выполнял приказ, — не лгу, действительно так считая.
— Вам приказали убивать детей?
«Вот сучка».
— Мне приказали зачистить территорию врага, — снова отпиваю из стакана и ставлю его на столик, стекло цокает о дерево. — Не моя вина, что один из них оказался подростком.
— Окончательное решение принимали вы, — продолжает настаивать на своей линии моя собеседница. — Возможно все же, в глубине души, вы
«У нее там список провокационных вопросов на листочке?»
— Как иначе? — немного зло и нервно спрашиваю в ответ. — Моя жизнь против его, — указываю на себя, а затем в сторону, обозначая воображаемого врага. — На размышления доля секунды. Любой человек в здравом уме выберет свою задницу, она ближе к телу, — ухмыляюсь мимолётной реакции на ругательное слово. — Я сделал выбор. К тому же у него было оружие, из которого он собирался выстрелить. Мы были на равных.
— Тогда почему вы об этом рассказываете, если не терзаетесь виной?
— Вы точно психолог? — скалюсь, запрокидывая голову назад, на подголовник мягкого кожаного кресла, стискивая пальцами обивку, скрипящую в тишине.
— Мы обсуждаем истоки вашей любви к агрессии. Военный опыт — один из них, — она делает себе пометки с отстранённым лицом.
«Интересно, ей правда похрен? Или это такая психологическая фишка?»
— Может я всегда таким был? — пожимаю плечами, отводя глаза от лица женщины под потолок. — Армия только вывернула наружу моё истинное нутро?
— Не исключено, — лёгким кивком сопровождает свои слова психолог. — Именно поэтому вы здесь, — она отводит руку с ручкой в сторону, обозначая свой кабинет.
— Я здесь потому, что моя девушка считает любовь к агрессивному сексу патологией.
Я выпрямляю голову резко, до простреливающей боли в шее.
На лице женщины не дрогнул ни один мускул.
— Если такая практика устраивает обоих и не нарушает рамки закона — это нормально, — произносит она успокаивающим тоном.
— Она так не считает, как видите, — слегка раздражаюсь, ловя себя на ощущении какой-то ненормальности.
— Вы рассказывали ей о войне? — ведёт беседу в нужное русло моя собеседница. — Подробности. О своей награде, за что вам ее дали.
— Нет, конечно, — кривлюсь на вопрос с очевидным ответом.
— Между вами нет доверия? — спрашивает женщина, опять делая свои грёбаные пометочки.
— Есть, — утвердительно отвечаю я, хотя внутри что-то ёкает, намекая на обратное. — Просто у каждого человека существуют скелеты в шкафу, которые лучше не показывать близким, — замолкаю, фокусируясь на жутко раздражающем метрономе на столе. — Она не поймет меня.
«Зачем ставить такие предметы в кабинете психолога?»
Не задумываясь ни на секунду, поднимаюсь с кресла, в пару шагов преодолевая расстояние до стола. Коротким жестом останавливаю щелкающую стрелку, погружая нас в блаженную тишину. Доктор опять что-то помечает у себя.
— Боитесь, что она уйдет от вас, когда узнает? — со спокойствием удава на лице вопрошает психолог.
— В том числе, — честно признаюсь я.
На столе у доктора также идеальный порядок, почти что нездоровый. Разворачиваюсь, возвращаясь на свое место, кресло скрипит кожаной обивкой под моим весом, пока я принимаю максимально удобную позу.