The Мечты. Весна по соседству
Шрифт:
– Она знает, что ты здесь?
– Разумеется, - кивнул Моджеевский и тут же принялся объяснять те благородные мотивы, что привели его в дом Маличей: – Вчера Бухановы разводились, потом пришел этот аферист, ее биологический отец. Потом Женя рассердилась, что я во все это влез, вот и... Но я прибираюсь, как видите!
– Уваров опять приходил? – выхватил Андрей Никитич важное и в сердцах выдохнул: – Как же он мне надоел!
– Мне тоже, - поспешил поддакнуть Роман. – Но больше не придет, мы его из города выдавим, если по добру не свалит.
Малич
– Пылесос в кладовке.
– Спасибо. Я собирался омлет делать, будете?
– Буду. Посмотрим на твой омлет, - с этими словами Андрей Никитич покинул помещение. Но еще некоторое время было слышно, как негромко открывались и закрывались двери. И можно было представить, как он заглядывает к Жене, проходит к себе, отправляется в ванную и снова шуршит в своей комнате. Потом этот шум сменился навязчивым ревом пылесоса, впрочем, не разбудившим самую беременную сову в этой допотопной трешке.
И когда Роман уже справился с уборкой и увлеченно занимался приготовлением завтрака, Малич-старший вновь материализовался на кухне, в домашней одежде и с мокрыми волосами. Занял свое место за столом и, понаблюдав некоторое время за Моджеевским, неожиданно поинтересовался:
– Ну и что будет дальше?
– Я у вас в холодильнике сыр видел, планировал натереть туда, - пояснил Роман, ткнув пальцем в сковородку. – Это если вы о еде. Если о нас с Женей, то мы разрешили наши разногласия и в дальнейшем будем заниматься друг другом и нашим ребенком.
– Вот как? – удивился Андрей Никитич, не спуская с него внимательного взгляда. – До сегодняшнего дня вы, молодой человек, всё больше создавали разногласия, чем занимались их разрешением. Хотя и уверяли меня однажды в своих самых серьезных намерениях.
Моджеевский подозревал, что папа может стать проблемой, но никак не ожидал, что в том контексте, что придется сдерживаться, чтобы не заржать в голос при словосочетании «молодой человек» в свой адрес. Какая у них там разница с Маличем? Лет десять? Нет, ну Андрей Никитич, конечно, вряд ли уже в дом бабу приведет, но все же...
Определенно, в это утро хорошее настроение подкрепляло буквально все. Даже стойкое желание пожать Жениному отцу руку за его дочь, несмотря на сегодняшнюю критику, к слову, вполне справедливую. Потому, справляясь с собой, Ромка сунулся в холодильник, чтобы вынуть оттуда примеченный сыр, и принялся и правда натирать его на терке, собираясь с мыслями, чтобы ответить.
Получилось как-то так:
– Мои намерения и теперь не изменились. Я хочу создать с Женей семью. Я ее люблю и постараюсь сделать счастливой, если она ответит согласием на мое предложение. То, что случилось в прошлом, было очень большой ошибкой, за которую я не снимаю с себя ответственности, но каяться мне в этом не перед вами, простите. Как-то так... Как вы относитесь к круассанам к чаю?
– Да я и не нуждаюсь в твоем раскаянии, - хмыкнул Малич. – Но договоримся на берегу. Еще раз обидишь Женьку – придушу.
– Меня устраивает, - кивнул Роман, - обижать ее я не буду. И без того на полжизни хватит...
И сыр отправился в сковородку.
– Кофе ей, я так понимаю, нельзя? Чай?
– Чай, не больше трех чашек в день, - подтвердил Андрей Никитич. – А лучше травяной. На второй полке сверху.
– Тахикардия?
– Вроде того...
– Хреново. Так что насчет круассанов? В «Золотом береге» появилась отменная кондитерская... Жене же не запретили сладкое?
– Не запретили, но завтраки ей даются трудно.
– Ясно, - кивнул головой Роман, хотя на самом деле ничего ясно не было. Токсикоз? Аппетита нет? Но не спрашивать же все это у Андрея Никитича. Справедливо рассудив, что потом сам разберется, он достал из джинсов телефон и набрал номер кондитерской, сделав заказ и продиктовав адрес, потому как «нет, не ко мне. В Гунинский особняк. Молодежная 7, квартира 11. Спасибо».
А потом снимал с плиты сковородку, накладывал омлет в тарелки, открывал дверь, встречая курьера с выпечкой. Лишь собираясь ретироваться, завершая свою деятельность на кухне, смутился:
– А у вас поднос есть? – спросил он у Андрея Никитича, ясно демонстрируя свои намерения самолично будить Женю.
– В шкафу, - кивнул тот в нужном направлении. Моджеевский тоже кивнул. В знак чрезвычайной благодарности. На найденный поднос воздрузил приборы, тарелки, чашки с чаем и блюдце с круассанами, еще горячими, с хрустящей засахаренной корочкой и шоколадной начинкой. И, подхватив все это добро, проговорил:
– Ну... я пошел. Приятного аппетита.
– Спасибо… за завтрак, - прозвучало ему вслед.
– Я буду практиковаться, - хмыкнул Роман и скрылся с глаз, не без облегчения выдыхая. Хоть сегодня без мордобоя! Впрочем, наверное, он бы первый это понял.
Но сейчас ему было не до того.
Сейчас он, не без некоторого усилия, справлялся с Жениной дверью, заходил в комнату, устраивал поднос на ее столе, мысленно удивлялся, почему не додумался в дополнение к сладостям заказать еще и цветы, а следом отметал эту мысль – она без надобности. Потом будут цветы. Любые.
Моджеевский осторожно присел на кровать и протянул руку, коснувшись Жениной щеки, чтобы убрать с лица упавший локон.
– Спишь? – шепнул он.
– Сплю, - вздохнула в ответ Женя, не открывая глаз.
– А омлет в моем исполнении будешь? Пока горячий. А?
– Пока горячий – не буду, - Женька потянулась, жалобно скрипнула и открыла глаза.
Рома.
Видеть Рому с утра. Каково теперь?
Внутри было тепло и покалывали кончики пальцев – от желания тут же прикоснуться к нему, будто ее телу нужно доказательство того, что он настоящий и не снится ей. Впрочем, - фыркало ее почти усмиренное альтер эго, - разве стал бы он сниться ей с расквашенным носом? Нет, конечно! Когда он ей снится, то всегда идеальный.