The Мечты. Весна по соседству
Шрифт:
А он не то чтобы прямо вошел во вкус. Просто расставив все по местам, уже никак не мог бросить как есть. Потому буравил взглядом вконец спутавшего реальности биологического родственника и ожидал, когда тот догадается, что пора делать ноги, иначе ему их выдернут. Тот же пока не определился, упорствовать или нет, и потому с неменьшим вызовом глядел на Моджеевского, и эта коррида имела бы все шансы окончиться поножовщиной, не будь Уваров в действительности несколько трусоват.
– Вот что, уважаемый, - наконец разлепил губы Моджеевский, двинувшись к Марату Валерьяновичу одновременно с тем, как сам Марат Валерьянович немного попятился назад, к двери, - у
– В-вы мне угрожаете? – побелевшими губами и едва заметно заикаясь, спросил Уваров, на что Роман пожал плечами и усмехнулся:
– Я? Боже упаси. Обрисовываю ваше ближайшее будущее. Действие человеческого выбора в этом смысле – самый поразительный алгоритм. Закономерный, хоть и непредсказуемый. Но вам повезло, что у меня есть возможности пояснить, что будет дальше в зависимости от того, на что именно вы решитесь.
– Вы соображаете, что я этот разговор запросто записывать могу?
– Ну раз вы задаете этот вопрос, значит, едва ли. Но даже если и так… не вижу в этом большой для себя проблемы, а вот для вас – это может послужить отягчающими обстоятельствами. Ясно?
Куда уж яснее. Уваров икнул и стал будто бы меньше ростом. А потом наткнулся спиной на входную дверь.
– Да Евгения сама меня просила с вами связаться! – воскликнул он. – Иначе я б в жиз…
Договорить он не успел. Моджеевский ухватил его за грудки и решительно перебил, лишая последнего слова. Потому что у самого слова тоже рвались наружу, а отказывать себе Роман не привык. О том, какая витиеватая речь прозвучала впоследствии из уст этого уважаемого всеми крупного бизнесмена, нашему читателю знать совсем не обязательно, да и цензура обязательно вырежет, потому авторы спешат заверить, что когда господин Уваров под действием Ромкиного усилия в придании ему скорости вылетал на лестничную площадку, бросив пакет с выпечкой на полу прихожей Маличей, его словарный запас если не пополнился, то по крайней мере слегка освежился. А со словарным запасом у Марата Валерьяновича как у журналиста дела обстояли не самым худшим образом.
Выбор же его был очевиден. Уже вечером этого же дня ближайшим поездом он спешно покидал родной Солнечногорск теперь навсегда, а затем, несколько лет спустя, участвовал в паре ток-шоу, посвященных жизни родственников богатых людей, называя себя тестем господина Моджеевского. Но это все будет потом.
А сейчас было совсем не важным. Важно было другое.
Закрыть за ушедшим дверь. Развернуться на сто восемьдесят градусов. Выдохнуть. И отправиться наконец за Женей, скрывшейся на кухне. В конце концов, когда их так грубо прервали, они вели самый важный для него разговор. И Роман смел надеяться, что и для нее тоже.
– Он ушел, - сообщил Моджеевский, оказавшись в одном помещении с Женей. – Больше не придет, я думаю.
– Мне просто интересно, - она подняла на него злые глаза, - тебе нравится устраивать вокруг себя кавардак и неприятности?
– А я тут при чем?! Он же сам явился! Он и ко мне ходил несколько раз! – заявил победитель всех злодеев и защитник всех обиженных Роман Моджеевский, невольно улыбнувшись ее тону.
– А я почти уверена, что если бы не ты, он бы никогда не вспомнил обо мне!
– Да какая разница? Ушел же! Ну ты чего? Он что? Реально твой отец?
– Ты меня не слышишь? – закричала Женя. – Пока тебя не было, у меня была тихая и спокойная жизнь. А теперь я уже целый год живу в постоянном дурдоме! Я не могу так! И не хочу!
До Романа не сразу дошло то, что она сейчас имела в виду. Сначала все заглушил ее вскрик. Женин крик – это что-то из прошлой жизни, далекой, давней, когда он сдуру ушел спасать Нину, а оказалось, надо было спасать его с Женей отношения. От этого Роман чуть заметно вздрогнул, а потом шагнул к ней ближе.
– Но было же и хорошее, - хриплым голосом сказал он. – И есть.
– Ты умудряешься все перечеркивать! Как тебе это удается?
– Иногда люди ошибаются. Я же пытаюсь исправить, Жень!
– Исправить? – вскрикнула она. Схватила чашку, приготовленную для чая. И шарахнула ее о пол. Какой чай, когда живешь, как на минном поле. – Как это исправить?
У Романа даже ухо дернулось от неожиданности.
– Не порежься! – гаркнул он.
– Ну это же ты собираешься исправлять! – и на пол полетела вторая чашка. Любимая. С котом. Моджеевский подпрыгнул и заорал:
– Жека! Прекрати!
Она на мгновение остановилась и посмотрела на Романа. Лицо ее было сердитым и несчастным одновременно. И отправив на пол сахарницу, разлетевшуюся по полу не только осколками, но и сладкими крупицами, выкрикнула:
– Не указывай мне!
– Ты сейчас всю посуду перебьешь, сама поранишься и еще и… ребенку своими психами навредишь! Буду указывать, ясно? – рявкнул он.
– Права не имеешь!
– Да мне похрен! Где у вас капли, я тебе накапаю!
– Отстань от меня, пожалуйста, а!
– Вообще?
Женя, не отвечая, остановилась посреди устроенного ею побоища, и руки ее безвольно опустились. Она всхлипнула, отвернулась и быстро вышла из кухни. А Ромка, недолго думая, рванул за ней. Ну какие у него варианты? Разве они есть?
– Значит, вообще?! – выкрикнул он ее затылку. В ответ ему громко хлопнула дверь Жениной комнаты. Но закрытой ей оставаться никто не позволил. Роман дернул ручку вниз, та открылась и в мгновение он оказался на пороге ее спальни, в которой сейчас царил полумрак и лишь угадывалась Женина фигура на кровати.
– Я тебя люблю! – проорал Моджеевский со всей дури. – Что хочешь со мной делай, но я никуда не уйду!!!
И тут же осекся, услышав явственное рыдание. Внутри все в один момент – в момент ее всхлипа – скрутилось в узел.
– Женя, - вместе с выдохом вырвалось у него, и он шагнул внутрь. – Жень, не надо, а…
Но она продолжала всхлипывать и натягивала на голову покрывало, прячась от всего мира, в котором ей который уж месяц было отчаянно плохо. Моджеевский снова хапанул ртом воздух и сам не понял, как оказался прямо на полу возле Жени. Его ладонь со сбитыми костяшками пальцев, подрагивая, коснулась ее головы через плед, он сам склонился ниже и срывающимся голосом что-то сказал, не узнав самого себя. После чего обессиленно сглотнул и начал сначала, шепотом: