Тибетский лабиринт
Шрифт:
– Неужели так заметно?! – по-своему отреагировала на взгляд Германа красавица и мгновенно прикрыла пальцем крошечный прыщик над верхней губой. – Я и сама чувствую, как кожа на лице становится грубой, будто подошва сапог Унгефуха. А всё проклятая смена климата и жёсткая индийская вода. Что же теперь делать?...
Казалось, девушка вот-вот заплачет. Герман же поклялся впредь следить за своей мимикой, иначе рискует в один прекрасный момент нарваться на более опытного физиогномиста, способного точнее распознавать тайный ход мыслей собеседника.
– Как настроение у
– Я – чистокровная немка, – отрезала девушка и отправилась совершать утреннюю прогулку. Холодный кивок не оставил у мужчин сомнений: в их сопровождении не нуждаются.
– С праздником тебя, товарищ Крыжановский! – огорошил вывернувший из-за угла Шеффер. – Как говорят в России: кто праздничку рад – тот до свету пьян! Шучу! Ты трезв, дружище, следовательно, нет повода сомневаться в результатах проверки твоей расовой полноценности.
– Не только в России и Германии празднуют этот день, – буркнул Краузе, – но и в Испании тоже. У почитателей корриды сегодня – Праздник всех цветов: молодые люди дарят их своим избранницам! Если не ошибаюсь, подобный обычай существует и на Сицилии. Ну, да ладно, не знаю, как вы, господа, а я решил пройтись перед завтраком.
Шеффер с Крыжановским пожелали присоединиться к коллеге, и вся троица отправилась совершать моцион.
Утро действительно выдалось чудесным, однако его изрядно портил по-поросячьи визгливый голос Унгефуха, громко считающий по-немецки. Оказалось, что он, а также Фриц, Карл, Эдмонд и Вилли с неподдельным усердием делают утреннюю физическую зарядку. Белёсые рыбьи тела обнажённых до пояса эсесовцев дёргались в каком-то подобии религиозного экстаза, что производило весьма отталкивающее впечатление.
– Надеюсь, на завтрак нам не подадут рыбу? – заметил Герман.
Краузе неопределённо передёрнул плечами, зато Шеффер отлично понял шутку и ухмыльнулся:
– Очень может быть, что как раз рыбу и подадут – бенгальцы её очень любят. Впрочем, сейчас узнаем – если не ошибаюсь, это удар гонга, созывающий к завтраку.
Действительно, в прозрачном горном воздухе повис чистый мелодичный звук.
К радости Крыжановского, рыбы в гостиничном меню не оказалось – все блюда представляли собой смесь риса, фасоли, гороха и пряностей. Названия зависели лишь от пропорций названных ингредиентов.
Господин Каранихи охотно объяснил причину подобного кулинарного постоянства:
– Таким способом хозяин гостиницы выказывает гостям особое уважение, потчуя их исключительно пищей браминов[75].
– Мы – арийцы, а значит, в расовом отношении стоим выше каких-то там индусов, поклоняющихся коровам! – подал голос Сигрид Унгефух. – Пусть они сами, подобно коровам, едят траву. А мне нужна человеческая пища, и священная говядина подошла бы в самый раз!
С этими словами гауптшарфюрер возмущённо оттолкнул от себя тарелку.
– Не порите ерунды, Унгефух! – возразил Крыжановский. – Мы с вами находимся в исторической области расселения древних ариев. Собственно, само слово «арий» перешло в немецкий язык как раз из санскрита[76]. Более того, научно доказано, что три высшие индийские касты, а именно брамины, кшатрии[77] и вайшьи принадлежат именно к арийской расе. О, смотрю, вы так побагровели, что вот-вот выйдете из себя. Честно говоря, меня удивляет подобная невыдержанность у человека, считающего себя арийцем.
В какой-то момент Унгефух попытался вскочить на ноги, но последняя фраза Германа буквально пригвоздила его к месту. Бросив обеспокоенный взгляд туда, где сидели Карл, Эдмонд, Фриц и Вилли – мол, как подчинённые восприняли его унижение – гауптшарфюрер перевёл взгляд на обидчика и попытался затеять «игру в гляделки». Тщетно! Герман и не посмотрел в его сторону – изящным жестом, перенятым в той – прошлой – жизни у товарища Наумова, он отёр рот салфеткой, небрежно бросил её на тарелку, после чего встал из-за стола и вышел вон.
– Полагаю, завтрак можно считать оконченным! – повелительным тоном объявил Шеффер. – Пора перейти к делам, через четверть часа жду всех у себя.
Эти слова удачно разрядили обстановку, что подтверждало репутацию Эрнста Шеффера как безупречного руководителя экспедиции, а равно и репутацию назначившего его на этот пост доктора Гильшера как человека, который никогда не ошибается в людях.
В скором времени все участники экспедиции, обступив стол с разложенной на нём дорожной картой, горячо обсуждали предстоящий путь, полагая самой насущной задачей проложить маршрут таким образом, чтобы минимизировать контакты с британскими властями, от каковых, вне всякого сомнения, следовало ожидать каких угодно гадостей. Иллюзий на сей счёт ни у кого не возникало – ещё в Калькутте Герман весьма красочно расписал инцидент с мистером Голдом, имевший место в опиумной курильне.
– Первым делом нужно озаботиться транспортом, – рубил воздух ладонью Шеффер. – На яках все равно придется идти, но чем позже на них пересядем, тем лучше. Где взять автомобиль?
– На станции! – подсказал один из эсесовцев – кажется, это был Вилли.
Шеффер скривился.
– На рынке – ведь как-то же они привозят товары?! – предложил Бруно Беггер.
Та же реакция.
– Чайные плантации! – вскричал Крыжановский.
И, уже собравшееся в презрительную гримасу лицо оберштурмфюрера разгладилось.
– Умница, Герман! – возликовал он. – У меня чётко отложилось в памяти, что всё здешнее чайное дело находится в руках какой-то семьи – то ли англичан, то ли французов, не помню. Вот у них-то наверняка найдется грузовик.
Отправляться на поиски грузовика решили вдвоём – Шеффер и Крыжановский, у остальных не доставало знания языков, да и опыта вести переговоры.
На сонно завозившемся с утра рынке вызнали у местного населения про хозяина чайных плантаций. Тот жил рядом с почтовой станцией, в трёх кварталах от базара. Не откладывая в долгий ящик, начальник экспедиции в свойственной ему стремительной манере припустил вверх по склону, без слов побуждая следовать за собой.