Тибо, или потерянный крест
Шрифт:
В три шага он оказался перед Онфруа, заглянул ему в глаза и торжественно произнес:
— Всякий честный человек имеет право защищать свое имущество и свое дело с оружием в руках. Это я и предлагаю вам сделать. С Божьей помощью докажите самому себе и этому благородному собранию, что вы достойны быть супругом королевы!
И Ги де Санлис спокойно снял латную рукавицу и бросил ее к ногам Онфруа...
Внезапно наступила тишина. Глубокая. Оглушительная, потому что она поглотила все звуки, даже отчаянный стук сердца Изабеллы. Все затаили дыхание. Изабелла выпустила руку мужа, предоставляя ему действовать по собственному разумению. Она с мольбой устремила на него полные слез глаза. Сейчас Онфруа нагнется, поднимет рукавицу, а завтра на парадном дворе сразится с этим незнакомым рыцарем! Он должен
Нет, он не нагнулся. Напротив, он поднял голову и перепуганно — по-другому и не скажешь — оглядел этих людей, стаей стервятников готовых наброситься на него. Но...
— Нет! — внезапно крикнул он. — Нет, я не стану сражаться! Разведите нас, если хотите, и... не надо мне вашей короны!
Не глядя на побелевшую, как полотно, жену, к которой уже бросилась Мария, чтобы подхватить ее, внук великого коннетабля выбежал из зала и помчался прятаться в доме рядом с собором, а Изабелла, которой Господь милосердно позволил лишиться чувств, опустилась на пол.
Стефания де Милли тоже была здесь, готовая поддержать сына, как она считала, обобранного и ставшего жертвой несправедливости. Она тоже побледнела при виде того, как рухнули все ее надежды, но она была куда более закаленной, чем ее невестка. Ни за что на свете она не позволила бы этим людям, ставшим свидетелями ее позора, заговорить с ней. Ей ни к чему было их сочувствие. Прямо держась под черным покрывалом, которого не снимала со дня смерти Рено, она покинула большой зал и вернулась домой.
Там она молча прошла в свою комнату, послала Жозефу за своим духовником и открыла ларцы и шкатулки, чтобы уладить свои дела. От всего ее огромного богатства у нее остались золото и драгоценности. Она поделила все это на три неравные части: одна предназначалась горстке слуг, которые прибыли с ней из Крака, вторая — сыну, которого она больше не желала видеть, третья — монастырю, куда она намеревалась удалиться. Жозефа не получит ничего, придется ей довольствоваться ожерельем, добытым ценой убийства, к которому Стефания никоим образом не желала быть причастной. Она ни словом о нем не обмолвилась старому священнику, которому исповедалась с тех пор, как прибыла в Тир. Ибо если она и обратилась к Богу в этот страшный час, то не столько из любви к Нему, сколько для того, чтобы навсегда избежать людских взглядов. Пусть сами устраивают свою судьбу, а она не испытывает никаких угрызений совести из-за многочисленных злодеяний, совершенных за свою долгую жизнь. Теперь один лишь Господь казался Госпоже Крака достойным собеседником.
Завтра на рассвете она в одиночестве и пешком отправится в монастырь Святой Каллисты.
Глава 14
Короли и призрак...
Десять дней спустя после смерти сестры Изабелла была коронована архиепископом Акры, заменявшим патриарха, все еще остававшегося в Риме, и стала королевой Иерусалима; а еще двумя днями позже в том же самом соборе, где некогда ее мать обвенчалась с Амальриком I, она стала женой Конрада де Монферра. Наверное, никогда еще невеста в веселом красно-золотом свадебном наряде не казалась такой бледной, а когда она вложила свою руку в руку маркиза, пальцы ее были ледяными.
До последней минуты Изабелла надеялась, что папский посол, кардинал Убальдо, не согласится расторгнуть ее брак с Онфруа, выглядевший безупречным. Но королева Мария и бароны нашли множество причин, которые должны были способствовать разводу: во-первых, возраст Изабеллы ко дню свадьбы, во-вторых, отсутствие согласия родных (даже если его и вырвали силой у больного Бодуэна IV), а главное — принуждение, которому подверглась тогда девочка, потому что из Вифании ее сразу же увезли в Крак. При таких обстоятельствах легату ничего другого не оставалось, кроме как объявить брак Изабеллы Иерусалимской и Онфруа де Торона недействительным. Так что бедняжка оказалась замужем за человеком, которого она не только не любила, но еще и боялась. Последовавшая за этим брачная ночь могла бы отбить всякое желание продолжения у человека, настроенного
К несчастью, она не могла прибегать к этому способу каждый вечер, и через три месяца после безрадостной свадьбы Изабелла поняла, что беременна.
Теперь она могла вздохнуть свободнее, потому что ее муж, озабоченный тем, что должен защищать свои права на корону, отправился участвовать в осаде Акры. В самом деле, если местные бароны и некоторые другие считали Изабеллу своей бесспорной королевой, по-другому обстояло дело с сеньорами, которые прибыли с Запада и которых Лузиньяны поспешили привлечь на свою сторону. В их представлении Ги, коронованный в храме Гроба Господня, — пусть рукой своей жены, но все же коронованный, — имел полное право стать преемником Сибиллы. Конрад же никакой короны не получал и намеревался получить ее от крестоносцев. В ту особенно трудную зиму в лагере под Акрой начался голод, и маркиз, нагрузив суда провизией, — не обделив при этом свой славный город Тир! — взял курс на север.
Его прибытие было встречено радостными криками. Несмотря на ужасную погоду, холод и грязь, люди бросались в воду, чтобы помочь как можно скорее разгрузить суда, перетаскать на берег драгоценные запасы.
Вся эта суета не укрылась от внимания шпионов, которых султан содержал в лагере врага, и Саладин тут же отдал приказ перейти в наступление. Франки, застигнутые врасплох, кинулись к своим укреплениям, и завязалось яростное сражение, в которое не преминули вступить люди из Акры: они бросали со стен горящую нефть и крупные камни. Саладину поначалу казалось, что он выиграет это сражение, и так продолжалось до той минуты, пока странное событие все не изменило: в то самое мгновение, когда робкому солнцу удалось пробиться сквозь пелену туч, неизвестно откуда взявшийся рыцарь на великолепном белом коне вылетел во весь опор из-за спины у мусульман; ряды расступались, пропуская его, люди останавливались, застывали в изумлении, смотрели на него с ужасом, потому что этот стремительный всадник мог примчаться только из загробного мира.
В слабых лучах солнца его кольчуга, шлем и оружие сверкали чистым серебром. Шлем был увенчан резной золотой короной, на куртке, надетой поверх доспехов, горел вышитый крест. Всадник притягивал свет, он был окружен таким сиянием, что можно было подумать, будто на выручку христианам явился сам святой Георгий. Его меч, вращаясь, вспыхивал яркими отблесками, но особенно путающим его делала скрывающая лицо белая кисея...
По рядам войска, состоявшего большей частью из простых людей, верящих в чудеса, пробежал испуганный шепот, завершившийся призывом, мольбой:
— Прокаженный король! Он возвращается! Аллах! Аллах!
Однако фантастическое видение никого не ранило, никого не коснулось. Оно молнией пронеслось через окаменевшее войско, вращая мечом, потом скрылось среди лесистых холмов, возвышавшихся над долиной Акры. Несколько всадников погнались за ним, но не нашли; да к тому же солнце внезапно поглотила черная туча, и снова полил дождь.
Эта сцена продолжалась совсем недолго, но франкам этого хватило, чтобы собраться с силами, мамелюкам пришлось иметь дело с храбрыми рыцарями графа Генриха Шампанского, и атака была отбита. Легко представить себе, с какой радостью встретили Конрада де Монферра и привезенное им продовольствие. Пожалуй, единственными, кто ему не обрадовался, были Лузиньяны. Вдовец Сибиллы без промедления дал понять мужу Изабеллы, что намерен оставаться на том месте, на которое возвела его любовь жены, еще немного — и они подрались бы. Спор остановил епископ Бове: