Тида
Шрифт:
Эти два дня пролетели быстро. Из мысли Павла не выходил последний увиденный его образ друга. Но более всего его напрягало то, что он не был уверен, в желании Мухит, видеть снова его. Чуть раньше выйдя с работы, он направился снова к нему. Взяв с собой, некоторые ему продукты, он поднялся к нему домой. Дверь в дом была не запертой и, отодвинув его, он зашел вовнутрь дома. Мухит спал на диване. Вокруг все было так, как и в тот раз. Разбросанные вещи лежали на полу, но некоторые были собраны в кучу. Везде валялись пустые бутылки от спиртного. Все это бросалось в глаза. Недолго думая, он, сообразив, что надо проветрить комнату, подойдя к окну, настежь открыл его. Свежий поток воздуха сразу обволок комнату. Сняв с себя куртку, он сразу начал прибирать комнату. Убрав все лишнее, в том числе, разбросанные по комнате пустые бутылки от спиртного, он все это вынес из дома. Мухит все еще крепко спал. И только,
– Кто тут? Кто ты? Уходи, кто бы ты ни был! – грубым и сонным голосом, он спросил Павла.
– Хватить лежать тут, как старик. Разлегся тут и командуешь еще. Лучше помогай мне – коротко и твердо ответил ему Павел, чем сам себя удивил и засмеялся этому.
– Это ты что-ли, Паша? Ты что тут делаешь? Что ты сделал с моей комнатой? Я тебя просил, тут что-то вытворять? Не хочу тебя видеть, Паша. Спасибо конечно, но оставь меня одного тут. Не готов я сегодня беседовать с тобой – недоумевающе посмотрев вокруг, он, выказав свое недовольство, продолжил ворочаться на диване.
– Я услышал тебя, Мухит. Тебя жалеешь, а ты все хуже и хуже с собой вытворяешь. Во что ты сам стал похож и во что ты превратил свою квартиру, друг. Это точно ты, Мухит? Тот Мухит, который всегда мне давал свои поучительные советы?! Собирайся. Поедем ко мне. Там дома, Ирина что-то приготовила покушать. Ее нет сегодня дома, вот и посидим у нас. Она уехала в Алма-Ату, проведать своих родителей. Покушаешь хоть. Ну и заодно и помоешься. Когда ты, в последнее время, кушал то по-нормальному, вообще-то, Мухит? Если пожелаешь, то я буду молчать… Давай только, я помогу тебе, тут дома, немного прибраться – выпрямившись и отложив в сторону тряпку, он задал ему, свой вопрос.
– Какая еще еда, Паша? Ты что, в своем уме? К черту все. Уходи, прошу тебя, Паша. Ты же видишь, что я не готов ни к чему. Ты, своим присутствием, делаешь только мне больно, Паша. Или тебе это в удовольствие, мучать меня, своими вопросами? – как бы взмолившись, Мухит, жалостливо обратился к нему.
– Мухит, помнишь, я, когда то тебе говорил, что чувствую себя подавленно? Ну, было же так, ну вспомни. Тогда у меня ничего не клеилось. Работа шла наперекосяк, жена болела, мама слегла в больницу… Мне надо было везде разрываться и успевать. Я тогда сказал тебе, что, почему все, не идет у меня, по-нормальному. Не так, как у других. То внезапная радость, то грусть и переживания за родных. То кидает туда, то обратно… Помнишь, Мухит? Все вокруг представляло одну бесконечную проблему. А ведь ты, сказал мне, всего одну фразу и она все расставила у меня по местам… Ты тогда сказал мне: чего ты хочешь Паша? Ты врач и ты должен держать свою голову всегда прямо. Что на нас смотрят многие и мы для них опора. Хоть какая, но все же опора. Жизнь она ведь, как кардиограмма. Да, именно так ты и сказал. А я было, даже удивился тому. Ведь действительно же так. Разве, все, что мы видим и все то, что с нами происходит, разве это не так? Тогда, я про себя сказал, что ты гений. Заметить все вокруг, происходящее со мной и привести такое сравнение. Она же, кардиограмма, тоже прыгает вверх и вниз, а ровная линия бывает только у мертвых… Поэтому ты должен запомнить, жизнь – это взлеты и падения. Она напомнит тебе, что должен будешь вернуться обратно. Помогли ли тогда твои, обращенные мне, слова? Безусловно, помогли, Мухит. Теперь эти, свои же, слова, прими себе обратно! Да, тебе тяжело сейчас и я понимаю тебя. Я не осуждаю тебя за то, что ты с собой натворил, в эти последние дни. Найди себя, друг мой! Лишь ты сам сможешь ответить на все свои вопросы, которые у тебя в голове! Посмотри и посиди возле людей, которые потеряли всех своих родных. Послушай о чем они мечтали… Неужели ты не видел таких людей, за все время своей работы? Возможно, ты будешь на вершине своего довольства. Потому что то, о чем они мечтали, еще есть у тебя? Это твоя жизнь и твои родные… Ты здоров и руки с ногами целы… Да, ты потерял сына. Ты потерял, а не убил собственноручно его. Запомни же это. То, что у тебя, сейчас, сердце изранено, оно и мне понятно. Но ты же мужчина. Пора не убегать от себя и все для себя решить. Решить раз и навсегда. Так, как ты делал это всегда. Присуще только себе…– уже сказав это, он, привстав, посмотрел на него.
– Они бросили меня. Мереке и Карлыгаш оставили меня одного. Паша, ты не понимаешь сейчас меня. Кто я? Отец ребенка, что погубил свое дитя? Смею ли я жить на белом свете, после произошедшего трагического случая? Скажи мне прямо, зачем ты сейчас пытаешь меня? Увидеть меня таким и посмеяться надо мной? Да, я ничтожество! Это мой выбор. Я хочу себе страданий, Паша. Я не смог в нужный момент, даже как врач, а не прежде как отец, суметь прийти на помощь ему. Ведь он нуждался во мне! Он ждал меня, и я помню брошенный в мою сторону, его последний взгляд. Как оказалось, это точно, был его последний взгляд. Забавно наблюдать за тем, как некогда успешный человек теперь умирает изнутри. Особенно интересно, если этот человек ты сам… Ходишь безо всяких эмоций и только наблюдаешь, как люди сторонятся и презрительно смотрят на тебя сзади… Я пристрастился к спиртному и она, сейчас, моя отрада, друг. Паша, ты чувствовал презрения людей, которые видели бы тебя таким, каким ты никогда в своей жизни до этого, не был? Да, именно так, а не иначе. И у них нет никакого ко мне сочувствия. Не этого ли я хочу? Это моя награда, за мой проступок, друг. Мне надо презрения, ведь я, как никто и заслужил, ее по праву. Теперь то, ты понял меня, Паша? Как я хочу, сейчас, исчезнуть. Чтобы все забыли меня… Как я хотел бы стать сам собою. Я так хотел бы снова любить и быть любимым, но, к сожалению, все это, уже в прошлом. Моя жизнь кончена, Паша. Жизнь не имеет смысла, когда она пуста… – ответив ему это и уронив с руки полупустую бутылку водки, закрыв лицо своими ладонями, он тихо зарыдал.
– Нет. Нет и еще раз нет. Запомни же, друг. Мереке и Карлыгаш, были бы на седьмом небе, если бы ты, перестал бы так вести себя. Кто бы, если бы не она, могла бы проливать свои слезы, думая о тебе, Мухит. А Карлыгаш, твоя самая красивая ласточка, ты забыл, что она есть у тебя? Ну а насчет того, ехать к нам или нет, нашел того, кто оступится перед тобой. Поужинаем у нас, а далее делай то, что тебе, мой друг, заблагорассудится. Кстати, есть еще один разговор. И разговор этот очень важный для меня – утвердительно сказав это ему, Павел, подтянув лежавший недалеко стул, сел на него. Он смотрел в его глаза и хотел заметить в них большее, нежели видел недавно. Хоть маленькое изменение, которое могло бы его, подтолкнуть к чему то хорошему. К чему-то непременно хорошему, что могло бы, сейчас, сделать его друга, таким же прежним. Таким, каким он, был, когда то. И, конечно, таким, каким он гордился, будучи ему хорошим другом.
Уже было и пристав с дивана, Мухит, шатаясь, поплелся на кухню. Попив там из крана воды, возвратившись и в желании что-то спросить, посмотрел на него и опустил свой взгляд на пол.
– Ее точно не будет сегодня дома? Я спрашиваю про Ирину. Мне стыдно же будет показаться перед ней, в таком виде? Ты не обманываешь меня, Паша? Не говори мне больше, в кого я превратился. Мой теперешний вид, ведь это моя защита, мой протест обществу. Но, все же, это прежде, протест себе. Ты же поговорить пришел ведь ко мне? Давай здесь, мы поговорим. В эти дни, мне, ни от кого ничего не надо. Какой такой разговор еще хотел со мной ты завести? Про работу, ты хотел спросить? Кстати, как там все на работе, как коллеги? А ведь я и дату сегодняшнюю не знаю. Паша, ты уволил меня с работы? Ответь мне прямо, друг. Я не обижусь даже. Скоро и они забудут меня. Был Мухит и нет теперь его… Я знаю все. Также ведь? Думаешь, я и про это, не думаю? – подойдя к нему и посмотрев в его глаза, он ему задал свой вопрос.
– Мне не в чем перед тобой оправдываться. Я не хочу тебе только льстить. Я друг тебе и ты это знаешь. Тот, на которого ты можешь положиться, когда твой мир рушится, Мухит. Ты все еще нужен нам. И прежде всего, ты нужен мне, Мухит – коротко ответил ему Павел.
И только на этих словах, Мухит и Павел обнялись крепко.
– Спасибо тебе за эти слова, Паша. Я и не ожидал от тебя другого. Мне стыдно было смотреть в твои глаза, все это время. Извини меня за все, Паша. Вот и я расчувствовался перед тобой – отпустив его руку, он удалился за тем, чтобы ополоснуть лицо водой.
– Мухит, мы еще про это поговорим. Давай же выходить. По дороге ко мне, я расскажу тебе один случай, случившийся в отделении – сказав ему это и пропустив его вперед, он закрыл дверь квартиры.
Уже дома у Павла, Мухит помывшись и поев как следует, лег в подготовленную ему Павлом постель. Одолеваемый разными эмоциями, он не мог заснуть. Он пробовал вспомнить все. Буквально даже каждую мелочь, но каждый раз, можно было сказать, спотыкаясь об одно, он прекращал свои попытки уйти в свое прошлое.
– Паша, ты спишь? – через комнату, сквозь темноту, он направил свой вопрос Павлу.
– И тебе не спится? Помнишь у тебя дома я вскользь, сказал про один разговор? – тоже в ответ, через пустоту, он задал Мухиту, свой вопрос.
– Да, конечно, помню. О чем именно, ты хотел поговорить со мной? Не томи же Паша… – уже встревоженным голосом ответил ему Мухит.
– Мне надо с тобой посоветоваться насчет одного дела. Дела, касающегося нас обоих. Если ты готов поговорить со мной, то я включаю свет, Мухит – сказав это ему и уже приподнимаясь со своей постели, тяжелыми шагами, он стал одеваться.