Тигр стрелка Шарпа
Шрифт:
– Да он вас терпеть не мог! – не стерпел Шарп.
– Молчать в присутствии офицера! – заорал Хейксвилл. – Будешь разговаривать, когда прикажут, а пока закрой рот!
Моррис поморщился, как будто от криков сержанта у него мгновенно разболелась голова. Потом посмотрел на Шарпа.
– Ладно, я поговорю с майором Ши. Если все так и есть и если женщина хочет выйти за тебя, то не представляю, как ее можно остановить. Поговорю с майором. Все. Свободен.
Шарп задержался, не зная, стоит ли благодарить капитана за столь лаконичный ответ, но придумать ничего не успел.
– Кругом! Живо! Раз-два, раз-два, шагом марш! Да осторожней, парень, полог не сорви! Это тебе не свинарник, в котором ты вырос, а офицерская палатка!
Подождав,
– Что-нибудь еще, лейтенант?
– Вы поговорите с майором, Чарльз?
– Я ведь сказал, не так ли? – Моррис бросил на Лоуфорда сердитый взгляд.
Молодой офицер смешался, потом кивнул.
– Доброй ночи, сэр. – Он откинул занавеску и вышел из палатки.
Удостоверившись, что оба посетителя отошли достаточно далеко, Моррис обернулся к Хейксвиллу.
– Что будем делать?
– Скажем этому глупцу, сэр, что майор Ши не дал разрешения.
– А Лоуфорд поговорит с майором и узнает, что ему никто ничего не передавал. Или пойдет прямиком к Уэлсли. У Лоуфорд а дядя служит в штабе, или ты уже забыл? Головой надо думать! – Капитан прихлопнул прорвавшуюся в палатку мошку. – Так что будем делать?
Хейксвилл опустился на стул по другую сторону стола, почесал затылок, посмотрел в ночь и снова на Морриса.
– Этот Шарп ловкий малый. Скользкий. Голыми руками его не взять. Но я с ним справлюсь. Уберу. – Сержант помолчал. – Конечно, сэр, если вы мне поможете, дело пойдет быстрее. Намного быстрее.
Капитан с сомнением покачал головой.
– Девчонка просто найдет себе другого покровителя. Думаю, ты зря стараешься.
– Я? Зря стараюсь? Нет, сэр. Нет. Я ее заполучу, сэр. Вот увидите. И Найг говорит, что вы сможете пользоваться ею, сколько захотите. Бесплатно, сэр. Как и положено.
Моррис поднялся, обтянул мундир, взял саблю и пистолет.
– Думаешь, я стану пользоваться твоей женщиной? – Он поежился. – И подцеплю твой сифилис?
– Какой сифилис, сэр? У меня? – Хейксвилл поднялся. – Никак нет, сэр. Чист, как стеклышко. Вылечился. Ртутью. Спросите у врача, сэр, он вам скажет.
Думая о Мэри Биккерстафф, Моррис не знал, что и делать. Вообще-то он часто думал о Мэри Биккерстафф. Она была очень красива, а мужчины в походе падки до красоты, поэтому притягательность Мэри возрастала пропорционально удалению армии на запад. Моррис был не одинок. В ночь, когда муж Мэри отошел в мир иной, офицеры 33-го полка заключили пари относительно того, кто первым уложит вдовушку в постель, но пока никто не мог похвастать успехом. Моррис тоже хотел победить, но не столько из-за приза в четырнадцать гиней, назначенных удачливому обольстителю, сколько ради обладания женщиной, сводившей его с ума. Вскоре после смерти Биккерстаффа он попросил Мэри постирать для него, полагая, что таким способом приблизит желаемое, но та наотрез да еще с насмешкой отказала. Капитан хотел отомстить строптивице, и Хейксвилл, обладавший редким чутьем на чужие слабости, понял желание Морриса и предложил устроить все к общему удовольствию. Сержант доверительно сообщил раздосадованному офицеру, что Найг умеет ломать самых упрямых и несговорчивых. «Не родилась еще такая бибби, с которой не справился бы Найг, – заверил капитана Хейксвилл, – а за настоящую белую он готов хорошо заплатить. Миссис Биккерстафф не совсем белая, сэр, и даже не христианка, но в темноте вполне сойдет». В соперничестве с Шарпом за женщину сержант рассчитывал на помощь Морриса, пообещав в качестве стимула обеспечить бесплатный доступ в шатры Найга. Капитан понимал, что взамен Хейксвилл ожидает пожизненного покровительства. Продвигаясь по ступенькам армейской иерархии, ему придется тащить за собой сержанта, и с каждым шагом Хейксвилл будет забирать все больше власти и влияния.
– Так когда ты освободишь миссис Биккерстафф от Шарпа? – спросил Моррис, застегивая пряжку ремня.
– Сегодня, сэр. С вашей помощью. Смею спросить, сэр, вернетесь ли вы сюда к полуночи?
– Возможно.
– Тогда, сэр, мы разделаемся с ним. Сегодня ночью, сэр.
Моррис нахлобучил треуголку, похлопал по карману мундира, где лежали деньги, и нырнул под муслиновый полог.
– Действуйте, сержант, – бросил он через плечо.
– Сэр! – Хейксвилл вытянулся в струнку и стоял так еще добрых десять секунд после ухода капитана. Потом, довольно осклабившись, последовал за Моррисом в ночь.
В девятнадцати милях к югу от лагеря лежал храм. В это древнее, расположенное в глубине страны индуистское святилище местные жители приходили по праздникам, чтобы почтить своих богов и помолиться о своевременном ниспослании муссона, хорошем урожае и мире. В остальное время храм пустовал, а его боги, алтари и украшенные резьбой башенки становились пристанищем для скорпионов, змей и обезьян.
Храм окружала стена с единственными воротами, которые никогда не закрывались. В нишах опорных столбов крестьяне оставляли свои нехитрые дары – цветы и продукты. Иногда, минуя ворота, они пересекали двор и поднимались к внутреннему святилищу, где складывали скромные жертвоприношения под изображениями бога, но по ночам, когда черное индийское небо нависало над истомленной зноем землей, никто и не помышлял о том, чтобы потревожить покой идолов.
В эту ночь, ночь после сражения, один человек все-таки вошел в храм. Он был высок и худощав, с седыми волосами и жестким, прокаленным солнцем лицом. Возраст его перевалил за шестьдесят, но спина оставалась прямой, и двигался мужчина с легкостью, которой позавидовал бы и иной молодой. Как и большинство европейцев, проживших долгое время в Индии, он был подвержен приступам лихорадки, но в прочих отношениях отличался отменным здоровьем, которое объяснял своей религией и образом жизни, исключавшим алкоголь, табак и мясо. Религией полковника Гектора Маккандлесса был кальвинизм, поскольку вырос он в Шотландии, а уроки благочестия, воспринятые чистой юной душой, не забываются. Честный, надежный, мудрый – таким был этот человек.
Пройдя в ворота, полковник Маккандлесс зажег маленький фонарь и слегка нахмурился, когда свет отразился от каменных идолов, вид которых оскорблял его религиозные чувства. Прожив в Индии более шестнадцати лет, он привык к языческим святилищам и плохо помнил, как выглядят кирхи далекой родины, но каждый раз, когда перед глазами представали странные существа с множеством рук, слоновьими головами и гротескно раскрашенными лицами, в нем поднималась волна неприятия и осуждения. Полковник никогда не позволял этим чувствам выходить наружу, ибо любое их проявление могло помешать исполнению им долга, а долг он признавал господином, уступающим первое место только Богу.
На полковнике был красный мундир и клетчатый килт Королевского шотландского полка, части, не видевшей его строгого лица более шестнадцати лет. Маккандлесс прослужил в бригаде тридцать лет, но недостаток средств тормозил карьерный рост, и однажды он, с благословения своего полковника, принял предложение Ост-Индской компании, управлявшей теми частями Индии, что находились под британским владычеством. Некоторое время он командовал батальонами сипаев, но первой и самой сильной его любовью была геологическая разведка. Маккандлесс составил карту карнатакского побережья, провел съемку сундарбандского участка Хугли и исходил вдоль и поперек весь Майсур. В этих экспедициях Маккандлесс выучил с полдюжины индийских диалектов и познакомился с десятками принцев, раджей и набобов. Мало кто знал и понимал Индию так, как этот шотландец, и потому Компания произвела его в полковники и прикомандировала к британской армии в качестве начальника разведки. Перед ним поставили задачу снабдить генерала Харриса сведениями о численности и силе противника, а прежде всего информацией об особенностях обороны, с которой союзным армиям предстояло столкнуться под Серингапатамом.