Тигр стрелка Шарпа
Шрифт:
– Чего ждем? – нервно спросил кто-то.
– Спокойно, ребята, спокойно, – отозвался сержант Грин.
Враг уже заполнил все пространство перед высоткой. Тигровое войско наступало колонной из шестидесяти шеренг по пятьдесят человек в каждой. Всего три тысячи солдат, хотя в глазах многих это число возрастало в пять, а то и в десять раз. Наступающие не стреляли, как не стреляли и поджидающие их британцы. Шарпу, наблюдавшему за колонной слева, войско султана казалось неудержимым – точь-в-точь нагруженная деревенская повозка, медленно и неумолимо катящаяся с горки к хлипкому забору.
Он уже различал отдельные лица – темные, с черными усами и необычайно белыми зубами. Все ближе и ближе подходило тигровое войско, так что в общем хоре можно
– Тридцать третий! – донесся из-под знамен зычный голос полковника Уэлсли. – Товсь!
Шарп развернул туловище вправо, поднял мушкет на высоту бедра и взвел курок. Щелчок, и Шарп, ощутив сопротивление главной пружины, мгновенно почувствовал себя увереннее. Со стороны неприятеля могло показаться, что весь боевой строй британцев развернулся вполоборота, и этот неожиданный и четкий маневр, совершенный людьми, до тех пор стоявшими молча и неподвижно, мгновенно охладил пыл наступающих. На вершине холма, под обвисшими стягами Майсура, откуда еще недавно палили орудия, появилось несколько всадников. Уж не сам ли Типу явился понаблюдать за сражением? – подумал Шарп. Не вспоминает ли султан тот далекий день, когда он разбил трехтысячное войско британцев и индийцев, угнав уцелевших в плен в свою столицу, Серингапатам? Крики атакующих долетали, наверное, до самого неба, но все же их перекрыл голос полковника Уэлсли.
– Цельсь!
Семьсот мушкетов уперлись в семьсот плеч, готовые послать семьсот унций свинца в голову колонны, нацеленной на пару британских флагов, под которыми стоял полковник Артур Уэлсли. Спеша к победе, тигровое войско не выдержало, ускорило шаг и перешло на бег. Передние ряды рассыпались, потеряв стройность. Повозка устремилась к забору.
Этого мгновения полковник Артур Уэлсли ждал шесть лет. Ему было двадцать девять лет, и полковник уже начал опасаться, что так никогда и не увидит настоящего сражения. И вот теперь наконец ему предстояло узнать, может ли он сам и его полк драться по-настоящему. Уэлсли набрал в легкие воздуху, чтобы отдать приказ к началу боя.
* * *
Полковник Жан Гуден вздохнул и, должно быть, в тысячный раз махнул рукой, отгоняя вьющихся у лица мух. Ему нравилась Индия, но он ненавидел проклятых насекомых, из-за которых любить эту страну бывало иногда довольно трудно. И все же в целом, да, он любил Индию. Хотя и не так сильно, как родной Прованс. Впрочем, разве есть на земле другое такое место, как Прованс?
– Ваше величество? – осторожно произнес он и замолчал, ожидая, пока переводчику удастся привлечь внимание Типу.
Султан немного понимал французский и неплохо говорил на местном канарезском языке, но предпочитал персидский, поскольку этот язык напоминал ему о принадлежности к великим персидским династиям. Типу считал себя выше коренных темнокожих жителей Майсура и никогда не упускал случая напомнить о том, что он мусульманин, перс и правитель, а они все – богатые и бедные, знатные и нищие – всего лишь индусы и его покорные подданные.
– Ваше величество? – повторил полковник Гуден.
– Полковник?
Типу был невысокого роста, полноватый, с густыми усами, широкими глазами и большим крючковатым носом. С виду – ничего особенного, но Гуден знал, что за непритязательной наружностью кроются решительный ум и отважное сердце. Ответив Гудену, султан, однако, не повернулся к нему и даже не удостоил взглядом. Подавшись вперед и положив руку на полосатую рукоять кривой сабли, он неотрывно наблюдал за своим войском, приближающимся к неверным. Сабля висела на широком шелковом поясе, перехватывавшем бледно-желтую шелковую тунику, которую Типу носил поверх свободных ситцевых шаровар. Тюрбан из красного шелка украшала золотая эмблема в виде головы тигра. Изображение тигра вообще присутствовало едва ли не на каждой принадлежащей султану вещи, потому что именно тигр был его талисманом и вдохновением. Эмблема на тюрбане также свидетельствовала о верности Типу своей религии и почтении к Аллаху – оскаленную морду составляли искусно расположенные буквы, складывающиеся в строку из Корана: «Лев Божий победитель». Над эмблемой, приколотый к короткому белому плюмажу, сверкая в солнечных лучах, красовался рубин размером с голубиное яйцо.
– Полковник? – повторил Типу.
– Возможно, было бы разумно, ваше величество, – неуверенно предложил Гуден, – если бы мы выдвинули орудие и кавалерию к британскому флангу. – Француз указал на замерший в ожидании удара неприятеля 33-й полк. – Угроза с фланга артиллерией и конницей могла бы вынудить англичан перестроиться в более плотный порядок, что существенно сократило бы поражающую силу их мушкетов.
Типу покачал головой.
– Мы сметем этот хлам одной лишь пехотой, а кавалерию пошлем к обозу. – Он свел ладони в молитвенном жесте. – Да будет на то воля Аллаха.
– А если воли Аллаха на то не будет? – спросил Гуден и, слушая переводчика, подумал, что тот, похоже, изменил оскорбительный вопрос до приемлемой для султана формы.
– Тогда будем драться с ними со стен Серингапатама, – ответил Типу и, на мгновение повернувшись к Гудену, сдержанно улыбнулся. Впрочем, улыбка скорее напоминала гримасу предвкушающего добычу зверя. – Мы разобьем их из пушек, полковник, – с жестоким наслаждением продолжал султан, – а через несколько недель придет муссон, и дожди потопят уцелевших. И тогда, если на то будет воля Аллаха, мы погоним англичан отсюда к самому морю.
– Если на то будет воля Аллаха, – покорно повторил полковник.
Официально он числился советником Типу, присланным Директорией, чтобы помочь Майсуру разбить англичан, и терпеливый Гуден делал все возможное, чтобы принести пользу. А что его советы в большинстве случаев просто игнорировались, так тут его вины не было. Он снова махнул рукой, отгоняя мух, и в это мгновение англичане подняли мушкеты. Когда они дадут залп, размышлял Гуден, передовые ряды наступающей колонны рассыплются, как пчелиные соты под ударом молотка. Что ж, по крайней мере, поражение станет султану уроком. Победить обученное и дисциплинированное войско можно только в том случае, когда против него используется все имеющееся оружие: кавалерия, вынуждающая противника тесниться, артиллерия и пехота, ведущие огонь по плотной массе. Конечно, все это султан знал и сам, однако настоял на том, чтобы бросить в сражение три тысячи пехотинцев без кавалерийской поддержки. Оставалось только предположить, что либо султан твердо рассчитывает на помощь Аллаха, либо одержанная пятнадцать лет назад славная победа над британцами вселила в него уверенность в способности разгромить врага в любом открытом столкновении.
Гуден снова отогнал мух. Пора, пора возвращаться домой. При всей любви к Индии он чувствовал себя неудачником. В Париже, похоже, просто забыли о его существовании, а султан демонстрировал удручающее нежелание прислушиваться к его советам. Полковник не винил Типу – Париж обещал многое, но французские войска так и не прибыли в Майсур. Гуден ощущал недовольство султана и даже разделял его обиды, в то же время чувствуя себя ненужным и покинутым. Некоторые из его знакомых давно стали генералами, даже коротышка Бонапарт, корсиканец, с которым Гуден познакомился в Тулоне, имел свою армию. А чем он, Жан Гуден, хуже других? Почему должен впустую растрачивать таланты в далеком Майсуре? Ему так нужна победа – если не здесь, то под стенами Серингапатама, где против британцев можно применить артиллерию и новое секретное оружие – ракеты. Именно в столице находился сейчас небольшой батальон из европейских солдат, и именно там, как полагал Гуден, будет решена судьба кампании. А если только победа будет на их стороне, если британцев удастся вытеснить из Южной Индии, то наградой ему, Жану Гудену, станет триумфальное возвращение на родину. Туда, где хоть мухи не плодятся, как мыши.