Тигр стрелка Шарпа
Шрифт:
Шарп не заметил взгляда офицера и наверняка бы рассмеялся, узнай он, что его вид придает кому-то уверенности. Он плохо представлял, как выглядит, потому что редко смотрелся в зеркало, а когда смотрелся, отражавшийся образ не значил для него ничего. Шарп лишь знал, что нравится женщинам и что они тоже ему нравятся. Еще он знал, что у него самый высокий рост в роте. По этой причине он должен был бы идти сейчас впереди, в гренадерской роте, но шесть лет назад, сразу по вступлении в полк, командир роты легкой пехоты настоял на том, чтобы взять его к себе. Капитан Хьюз умер в Калькутте, став жертвой какой-то кишечной болезни, но до того успел собрать в своей роте самых сообразительных, самых расторопных солдат, на которых можно было положиться в любом бою и которые умели действовать самостоятельно. К сожалению, по-настоящему испытать их ему довелось лишь однажды, да и то случилось это во время спешной, неподготовленной высадки на туманное побережье Фландрии, где никакая расторопность и сообразительность не могла компенсировать очевидной глупости начальства. Теперь, пять лет спустя, рота снова шла на врага, только вместо энергичного и предприимчивого капитана Хьюза командовал ею капитан Моррис, которому было наплевать, что у него за солдаты и насколько они сообразительные и расторопные, – капитана заботило только одно: чтобы его поменьше беспокоили. Потому-то Моррис и взял в роту сержанта Хейксвилла. И по той же самой причине высокий, уверенный в себе и компетентный рядовой Ричард Шарп подумывал о побеге.
Впрочем, если и бежать, то не сегодня. Сегодня их ждал бой, и Шарпа такая перспектива не только не пугала, а наоборот – радовала. Сражение – это добыча, трофеи, и если уж думать о побеге и о том, чтобы начать собственную жизнь, то неплохо бы иметь кое-что про запас.
Семь батальонов приближались к высотке. Шли они колоннами по полуроте, так что стервятникам, должно быть, представлялись в виде ста сорока крохотных красных прямоугольников на зеленеющей равнине. Прямоугольники размеренно двигались к холму, на котором их ждали вражеские орудия. Сержанты шагали сбоку от колонн, офицеры впереди – либо пешком, либо в седле. Издалека прямоугольники казались, наверное, ровными и аккуратными, в действительности же дела обстояли иначе. Шерстяная форма хороша для боевых действий в туманной Фландрии, но не в знойной Индии – краска полиняла под дождем, так что мундиры были скорее розовыми или тускло-фиолетовыми, чем красными, а высохший пот оставлял на них белые пятна. Высокий и жесткий кожаный воротник впивался в кожу и натирал шею; туго зачесанные назад длинные волосы смазывались свечным воском и убирались в специальный кожаный мешочек, перехваченный для надежности кожаной полоской. Затем волосы пудрили белой мукой, и хотя со стороны все это выглядело аккуратно, на самом деле солдатская голова представляла собой рай для вшей и прочих насекомых. Сипаям в этом смысле было легче. Они не посыпали волосы мукой, не носили бриджей и маршировали босиком. Не было у них ни кожаных воротников, ни – что самое удивительное – такого наказания, как порка.
Вражеское ядро нашло наконец цель, и Шарп увидел, как полурота вдруг рассыпалась, уступая место скачущему круглому снаряду. На мгновение в воздух над строем взметнулся красный фонтанчик. Сержант сомкнул ряды, а на земле остались двое. Еще двое солдат захромали, и один из них, сделав несколько шагов, пошатнулся и упал. Шедшие под знаменами барабанщики отбивали ритм четкими ударами, перемежая их более быстрой россыпью; проходя мимо двух кучек развороченной плоти, которые только что были солдатами гренадерской роты, мальчишки невольно ускорили темп и разогнали полк так, что майору Ши пришлось их притормаживать.
– Когда же заряжать? – спросил у сержанта Грина рядовой Маллинсон.
– Когда скажут, парень. Не раньше. О господи!
Последняя реплика сержанта была вызвана оглушающим залпом. Огонь открыли легкие орудия Типу, и вершину холма заволокло серовато-белым дымом. Две легкие пушки британцев ответили, но из-за скрывающей высоту дымной завесы оценить нанесенный ими урон не представлялось возможным. Справа появилась индийская кавалерия – люди в алых тюрбанах с длинными, грозного вида копьями.
– И что? – пожаловался Маллинсон. – Так и будем наступать с незаряженными мушкетами?
– Скажут наступать с незаряженными, будем наступать с незаряженными, – ответил Грин. – А теперь прикуси язык.
– Потише там! – крикнул шедший впереди Хейксвилл. – Здесь вам не приходской пикник! Мы на войне!
Шарп развязал тряпицу, снял ее с замка и убрал в карман, где лежало подаренное Мэри кольцо. Простое, незамысловатое, затертое серебряное колечко, принадлежавшее когда-то сержанту Биккерстаффу, мужу Мэри. Сержант умер, и Грину перешли его нашивки, а Шарпу досталась вдова. Мэри приехала из Калькутты. Там делать нечего, размышлял Шарп. В Калькутте полным-полно красномундирников.
Перспективы побега отступили, потому что пейзаж впереди вдруг заполнился вражескими солдатами. Пехота спускалась с холма по северной стороне и сворачивала на равнину. Сиреневая форма, на головах широкополые красные шляпы. Обуви они, как и британские сипаи, не носили. Красные с желтым флаги обвисли, так что рассмотреть их Шарпу не удалось.
– Тридцать третий! – долетел издалека чей-то голос. – В шеренгу слева!
– В шеренгу слева! – эхом подхватил капитан Моррис.
– Слышали офицера? – завопил Хейксвилл. – В шеренгу слева! Живей!
– Торопись! – присоединился к нему сержант Грин.
Первая полурота остановилась, все остальные стали пристраиваться к ней слева. Последней полуроте, в которой шел Шарп, пришлось проделать самый долгий путь на фланг. Солдаты побежали, ранцы, патронные сумки, ножны штыков запрыгали, затряслись. Колонна, только что двигавшаяся прямиком в сторону холма, разворачивалась в линию, становясь на пути вражеской пехоты.
– В две шеренги! – снова долетел издалека голос.
– В две шеренги! – эхом откликнулся капитан Моррис.
– Слышали офицера? – заорал Хейксвилл. – В две шеренги! Живее!
Полуроты разделились на две части поменьше, выравниваясь по соседней справа, так что скоро батальон вытянулся в линию глубиной в две шеренги. Заняв свою позицию, Шарп посмотрел вправо и увидел мальчишек-барабанщиков за знаменами полка, которые охранял сержантский взвод.
Рота легкой пехоты заняла позицию последней. Еще несколько секунд солдаты подравнивались, потом наступила тишина, и только сержанты еще пробегали вдоль шеренг. Не прошло и минуты, как 33-й Королевский полк, продемонстрировав отличную выучку, завершил перестроение из маршевой колонны в боевой порядок, и семьсот человек двумя длинными шеренгами растянулись перед наступающим противником.
– Заряжайте, майор! – подал голос полковник Уэлсли, подъехав к тому месту, где под двумя полковыми знаменами стоял майор Ши.
Шесть индийских батальонов еще поспешали к левому флангу, но войско султана уже появилось на северном склоне, а это означало, что принять удар противника предстояло роте легкой пехоты.
– Заряжай! – Капитан Моррис едва повернул голову в сторону Хейксвилла.
Сбрасывая мушкет с плеча, Шарп вдруг ощутил непривычное волнение. Пот заливал глаза. Оттягивая курок в положение «на полувзводе», он уже слышал бой вражеских барабанщиков.
– Приготовить заряд! – подал команду сержант, и Шарп достал из сумки пулю и прокусил жесткую вощеную бумагу, почувствовав на языке солоноватый вкус пороха.
– Порох! – Каждый из семидесяти шести человек насыпал порох на полку ружья и закрыл замок.
– Опустить! – крикнул Хейксвилл, и семьдесят шесть рук выпустили ложе, опустив мушкеты прикладами на землю. – Я все вижу! – добавил сержант. – Если кто-то из вас, чертовы неженки, не использует весь порох, я сдеру с него шкуру и натру мясо солью. Всем ясно?