Тигр в алой майке
Шрифт:
Они сели на велосипеды.
— Начали работать, — сказал Сергей.
Барышев вытащил из крепления бачок, протянул его Сергею.
— Напейся, а я пока буду лидировать.
Сергей взял бачок, а Алексей вышел вперед и стал быстро набирать скорость.
«Пятьдесят, — подумал Барышев, — а может, и больше. Вот отдохнул чуток и совсем другой табак… А группа ушла. Их теперь не догонишь».
— Я выхожу, — сказал Сергей.
Барышев чуть сбавил скорость, пропуская его вперед. И потом обернулся. Между ними и тем парнем из «Буревестника» было метров 300.
Барышев пошел менять Сергея. Когда они поравнялись и шли рядом, Сергей медленно, чтобы не сбить дыхания, сказал:
— Ты молоток, Леха. Спасибо тебе!
Сергей не спешил отставать. И они по-прежнему шли рядом. Их плечи касались.
— Ну! — крикнул, злясь, Барышев. — Ну!
Он махнул рукой, показывая Сергею, что ему давно надо отстать, но Сергей не спешил. Сергей спросил:
— Ты как чувствуешь себя?
— Хорошо, — почти шепотом ответил Алексей.
— Леха, — ликуя, сказал Сергей. — Леха, я не сволочь, поверь! Ты все время сиди у меня на колесе. Я буду работать, как черт. Сдохну, а группу достану. Я привезу тебя, Леха, в группу!
Сергей вышел вперед и пошел. Он вел в очень высоком темпе. Мастер спорта показывал, на что он способен, когда в нем кипит решимость.
И так они шли километр за километром…
Вначале Смирнов видел Барышева. Он видел, что Барышев взял подъем, вышел на равнину. Он медленно нагонял группу, это обрадовало Володю.
«Пожалуй, достанет, — подумал Смирнов, — ишь, как молотит! Молодец!»
Машина преодолела подъем около Кинжала. Начался пологий спуск. В конце его Смирнов обернулся, надеясь увидеть Барышева на вершине подъема, но шоссе было пустое.
Через некоторое время Смирнов снова поглядел назад и не увидел Барышева, хотя шоссе просматривалось больше чем на два километра.
— Не видно? — спросил врач.
— Нет.
— Значит, совсем отстал. Жаль, очень жаль…
XIV
Через три месяца после того, как Барышев начал тренироваться на велостанции, Соболев сказал Володе Смирнову и Лиле:
— Этот парень, должно быть, у нас не приживется. Я не могу найти к нему подхода.
Смирнов молчал. Лиля спросила:
— Неужели он безнадежен?
— Не знаю. Его выходки так раздражают меня, что я начал относиться к нему субъективно, слишком настороженно. И ничего не могу с собою поделать! Меня уже бесит один его вид. У меня складывается впечатление, что он без царя в голове и законченный эгоист.
Да, Акбар оказался трудным орешком для Владислава Николаевича. Барышев был самолюбив, вспыльчив, часто опаздывал на тренировки, чуть не на глазах тренера курил, хотя дал обещание бросить, много хвастал и врал на каждом шагу.
На шоссе он ездил, бросив руль, любил догонять машины и цепляться за борт. Но более всего Владислава Николаевича выводила из равновесия страсть Барышева к эффектам. Его жажда производить впечатление — какое, не столь важно — была безграничной.
И надо признаться, Акбар умел производить впечатление. Рослый молодой атлет, красивый и сильный от природы, он был, когда хотел, обаятельным, веселым — короче, душой общества. Девчонки на велостанции поочередно в него влюблялись. Особенно, как с горечью говорил старый Дик, эта «эпидемия» достигла апогея после того, как Акбар принес на своих широченных плечах годовалого бычка.
Это произошло во время агитпробега по случаю Октябрьских праздников в совхозе «Кубанский». Рабочие совхоза и велосипедисты Соболева рты разинули, увидев Барышева с бычком на плечах. Акбар шел медленно по середине улицы и сопел. Его ноги гнулись под огромной тяжестью. Бычок жалобно мычал, но вел себя смирно…
Владислав Николаевич среди своих спортсменов пользовался неограниченным авторитетом. И его недаром называли Учителем с большой буквы. Но Акбар органически не терпел авторитетов. Ему казалось, что Дик Дикыч придирается к нему, не желает видеть его заслуг и быстрых успехов в велоспорте. И он дошел до того, что чуть ли не в глаза называл тренера «наш учитель Христос».
Как в нем развилось такое? Возможно, причиной был суровый, не терпящий нежностей отец Барышева. Акбар уважал отца и боялся его. И в душе хотел быть на него похожим, но это ему не удавалось.
Моментами Алексей ненавидел отца. Ненавидел за то, что отец обычно проверял дневник сына, положив на колени широкий солдатский ремень. А мальчик в это время должен был стоять по стойке «смирно». Отец обращал особенное внимание на то, сомкнуты ли пятки и врозь ли носки. Несоблюдение этого условия приводило его в ярость. К счастью, Акбар быстро приноровился и стал в этом смысле образцовым.
Отец изучал дневник долго и нудно. Он рявкал, заметив тройку или, еще хуже, двойку:
— Мать!
Мать, маленькая, робкая, подходила к столу и щурила серые глаза.
— Мать, неужели этот босяк думает, что я кую деньги и на них учу его?
Мать обычно героически вставала между сыном и отцом. Поэтому первый удар ремнем доставался ей…
Но наступил день, когда Акбар заметил, что он уже ростом с отца, а его плечи даже шире отцовских. И Алексей однажды сказал:
— Хватит, батя! — и выразительно повел плечом.
Отец рассмеялся, произнес с восхищением:
— Вырос, сукин сын!
Но Акбар был наблюдательным и заметил тень страха в глазах отца. Он сплюнул на пол и процедил сквозь зубы, показывая на мать:
— Если ударишь ее или меня, свяжу.
— Меня? — рявкнул отец. — Да я тебя…
Всего этого Дик не знал. Не знал и терялся в догадках. Ему было непонятно поведение Акбара, однажды вырвавшегося из-под томительной власти отца и уверовавшего в свою силу. И тренер в конце концов не постыдился обратиться за помощью к Смирнову и Лиле.