Тигр в дыму
Шрифт:
— Вы больны, — в ее голосе слышалась пугающая власть, словно в голосе няньки или еще кого-то, давно, давно. — Послушайте меня. Вы, наверное, сами не замечаете, что на ногах не стоите. Вы мне помогли, и я вам очень благодарна и постараюсь отплатить вам тем же. Это я во всем виновата, теперь я вижу, что не стоило мне разрешать вам так утомляться!
Ему показалось, что он впервые увидел ее по-настоящему. Она кажется высокой и спокойной, и сильнее его, — он ведь так
— Вы и ножик свой сломали, — продолжала Мэг как ни в чем не бывало, не представляя, что это на самом деле означает. — Во всяком случае, разрешите мне расплатиться с вами хотя бы за него…
Он все еще стоял перед нею, не понимая, что перестал быть ужасным. Он видел ее сумочку и догадывался, что там, самое большее, несколько тысяч франков. Есть, конечно, еще пальто, очень даже ничего — найдись только кто шустрый его загнать. Рука ее вся в этой замазке, не разберешь, какое кольцо — всего-то одно — золотое или подделка.
Он покачал головой и знаком велел ей подняться. Трогать ее он не собирается, ему нужны все оставшиеся силы, а времени так мало. И одновременно подумал, уж куклу-то он разломает. Может, там и правда что спрятано, а нет, так хоть душу отведет. Девчонка все сидит, как дура, а он это терпит!
— Встать!!!
Она сидела чуть дальше, чем ему показалось, и вся сила удара пришлась мимо, а сам он упал, потеряв равновесие. Ее внезапный смех был ужаснее любого звука, когда-либо им слышанного, потому что он знал, что она скажет, знал за долю секунды до того, как услышал ее слова.
— Вы совсем как наш соседский мальчишка, Джонни Кэш, — тот взял у меня мой кукольный театр и порвал его, чтобы достать оттуда золотце, — и ничегошеньки не получил, бедняжка, кроме обрывков бумаги и ужасной выволочки. Вы полежите, пожалуйста! Вам станет легче!
Обрывки бумаги, красные и желтые, и грубая золотая фольга — в пыли на полу угольного сарая. Полинявшая картонная лошадка. Его лучшая рубашка вся в краске. А за запертой дверью — громыхающие шаги возмездия. Значит, даже ошибка — не новая. Он уже сделал ее однажды, и теперь повторяет…
Он отвернулся, ничего не видя, и побрел прочь, еле волоча ноги, и вышел, пошатываясь, в душный сад, желтый, заглохший, где стоял такой странный удушливо-горький запах.
Теперь пустынные склоны словно ожили: с подножья утеса доносились хриплые мужские возгласы, самый язык которых для английского уха кажется взволнованным. Там искали на отмели бледное тело.
Беглец навалился на дверь, ведущую во внутренний дворик. Дверь не поддавалась, она открывалась на его счастье в другую сторону. Оттуда уже доносился стук шагов по каменным плитам.
В тот же миг «Тэлбот» нагнал во дворе полицейскую машину.
Хэйвок отступил назад, потерял опору и покатился в канаву, совершенно скрытую в высокой траве. Удача пока еще с ним! Она ни разу не предала его с тех пор, как он подобрал к ней ключик. Когда он повелевает, она повинуется.
В канаве оказалось мягко и прохладно, и он чуть не задремал там же, где лежал, но преодолел искушение и прополз еще несколько футов, прежде чем обнаружил, что старая водоотводная труба, достаточно широкая, чтобы вместить его отощавшее тело, выходит сквозь стену на открытое пространство наверху холма.
Выбравшись наружу и устало приподняв голову над травами, он с удовлетворением отметил, что везение продолжается. Он оказался в заброшенном водостоке, в глубоком узком желобе посреди чистого поля, а дом остался чуть слева. Тут можно выпрямиться в полный рост. Никто тебя не заметит среди засохшей по обеим сторонам водостока травы.
За спиной остался шум и гвалт и обмен сигналами Между вершиной утеса и кромкой воды, звуки как бы все отдалялись. А когда он, прихрамывая, побрел вперед, Их стало почти вовсе не слышно.
Хэйвок не смог бы ответить, куда идет, а уклон желоба казался столь незначительным, что он его просто не замечал. Он брел наугад, наобум, ни о чем не спрашивая, просто уходил прочь.
Канава, плавно изгибаясь, вела на край утеса, где берег резко прогибался внутрь, словно море в один прекрасный день выгрызло кусок из каменной стены. Образовавшийся маленький заливчик составлял почти три четверти круга. Веками низвергавшиеся с высоты в двести футов паводковые воды выточили внизу отвесные бока каменной чаши.
Хэйвок остановился. Громадное бревно, переброшенное через канаву, на тот случай, если какое-нибудь несчастное животное смоет дождевым потоком, уперлось ему в грудь, и он перегнулся через него, какое-то время глядя вниз. За границей бухты море выглядело беспокойным, в рубцах длинных теней, в блестках последних лучей зимнего солнца. А в каменной чаше вода стояла тихо и недвижно.
Она казалась темной. Если добраться туда, там можно расслабиться и надолго заснуть.
И оказалось, что даже не нужно никакого решения, он уже падает и не с кого спросить. Просто ноги сами внезапно скользнули вперед.
Труп так никогда и не нашли.