Тигр в камуфляже («Блокпост»)
Шрифт:
— И куда это тебя хрен понес на ночь глядя? Опять, бля… — начал было один и осекся, увидев Ивана.
— Федь! Ты гля… — Договорить он не успел — спецназовец сшиб его дверью, белоголовой змеей выскользнул наружу и для верности пару раз долбанул сверху ногой в лицо — парень притих и поползновений к двигательной активности не предпринимал.
Второй против ожидания среагировал весьма быстро и ломанулся к будке. Догоняя, Иван подсек его, с размаху прыгнул коленями на спину и по инерции два раза коротко саданул кулаком в затылок, хотя явно можно было обойтись и без этого — страж ворот с недвусмысленным хрустом угостился грудной клеткой о бордюр и мгновенно отключился. В это время Андрей забрался в будку, стащил висевшую на гвозде связку ключей и заспешил к воротам.
Еще через пару минут беглецы уговорили тяжелые запоры и выбросили в кусты ненужный уже замок. Вот она, свобода! Радостно зарычав, катафалк рванул на волю…
2
Он не мог определить, сколько времени прошло с момента катастрофы — внутренние биочасы, пощадив психику, сгладили ясность и отчетливость восприятия временного фактора, и данный вопрос как-то самопроизвольно отодвинулся на второй план. Сама катастрофа с течением времени также стала восприниматься как нечто зыбкое и эфемерное: в сознании навсегда запечатлелись лишь отрывочные воспоминания, более похожие на сон… Яркая вспышка, возникшая при столкновении самолета с вершиной горы, страшный удар, какой-то невероятный жар, на секунду охвативший все тело…
За пару секунд до того, как самолет врезался в заснеженную вершину горы, внезапно возникшую из косматого облака спереди по курсу, Себастьян предал хозяина и бросил его на произвол судьбы. Нет, не из-за того, что сволочью оказался — всей душой предан был родному дядьке молоденький немчик, едва успевший разменять второй десяток. Тело подвело. Это тело долго учили всячески себя сохранять и выживать в любых условиях. Времени было совсем мало, арийское сознание не успело включиться и приказать телу гордо умереть рядом с великим родственником. За пару секунд до столкновения Себастьян, слепо повинуясь заложенным в его молодой организм устойчивым инстинктам диверсанта, успел рывком распахнуть аварийный люк, у которого сидел, и выбросил свое тело из машины…
…Придя в себя, он обнаружил, что лежит посреди вогнутого, как чаша, ледника, на склоне горы. Чуть выше — метрах в пятидесяти, почти что у самой вершины, виднелся полностью ушедший в снег обугленный остов самолета.
Он вяло пошевелился и ощутил, что его хитрое тело, пожелавшее жить в самый неподходящий момент, схватило такую дозу ушибов и переломов, что наглухо заблокировало систему чувственного восприятия. Боли не было. Вообще не было никаких ощущений — снежная пустыня вокруг и клочья косматого жирного тумана.
Он подумал, что, возможно, уже умер. Вспомнил вдруг, что видел момент катастрофы как будто откуда-то со стороны, сверху: столкновение, яркая вспышка, разлетающиеся в разные стороны горящие обломки… И собственное тело, ударяющееся бессчетное количество раз о наклонную каменистую грань и скользящее по склону во впадину… Затем — черный провал небытия.
И вот… Значит, он остался жив. Выпал из несущегося со скоростью 200 км в час «Фокке-Вульфа», шмякнулся о слежавшийся до бетонной твердости снег с высоты что-то около двух десятков метров и даже не пострадал от разлетающихся во все стороны горящих обломков самолета…
— Чудеса! — прохрипел юный диверсант разбитыми губами. Теперь надо встать и провести рекогносцировку на предмет дальнейших действий. Как только он об этом подумал и шевельнул руками, чтобы приподняться, реальность моментально напомнила, что чудес в нашем мире не бывает: включилась система чувственного восприятия.
Обычно более сильная боль заглушает слабую: если у вас невыносимо болит зуб, попробуйте ради интереса сломать берцовую кость — есть гарантия, что на определенное время про зуб вы забудете. В случае с Себастьяном второстепенной боли не было. Одна общая, непроходящая боль, окутывающая все тело плотным коконом, рвущая на части разбитую голову, вгрызающаяся ненасытной гиеной в воспаленный мозг…
Диверсант напряг все силы, пытаясь свалиться в транс, спасающий организм от перегрузки, но не вышло — злобная гиена железными челюстями пожирала все его естество, вгрызаясь все глубже и глубже, не желая отпускать…
Он тонко завыл от отчаяния, понимая, что не в силах справиться с этой прожорливой тварью, задрожал всем телом и вновь провалился в черную пропасть небытия…
…Многие наши сограждане, доверяясь опыту синематографа и господину Абдуллаеву, воспевшему в своих произведениях невероятные приключения суперагента Интерпола Дронго, рисуют некий обобщенный образ представителя этой организации международного сыска. Примерно так: высокий, атлетически сложенный блондин с пронзительным взглядом холодно-голубых глаз, раскованными манерами салонного льва, который непринужденно ведет себя в обществе, с ходу, без подготовки покоряет женские сердца и между делом способен хладнокровно пристрелить любого, предварительно извинившись за доставленные хлопоты (или убить одним отточенным ударом, а потом пойти докушать лангуста и заодно поцеловать ручку даме убитого).
Или так: жгучий красавец брюнет под метр девяносто, отменный стрелок извсех положений, онже-мастер-рукопашник, суперэлектронщик-компьютерщик с железными нервами, по ходу повествования лихо разбивающий вдребезги роскошные авто, он же — непревзойденный психолог-аналитик, полиглот и так далее и тому подобное. Но! Как и первый тип, непременно должен страшно нравиться всем подряд нормальным женщинам (которым не нравится — те психопатки и патологические злодейки, и он, естественно, тонко чувствует это!).
Несомненно, с такими парнями гораздо интереснее совместно переживать невероятные приключения на экране или по ходу чтения понравившейся вам книги. Увы, мне, увы — коль скоро у читателя сложилось столь устойчивое мнение по поводу личности славных агентов Интерпола, придется просить прощения за разочарование и несбывшиеся надежды…
Около полудня в растекающейся по перрону толпе пассажиров прибывшего в Ложбинск московского скорого неспешно шагал невзрачного вида коренастый мужичонка: метр семьдесят, лет тридцати пяти — сорока, русый, курносый, с начинающей проклевываться плешью, бесцветными глазами и развалистой походкой законченного провинциала. Тип, совершенно ничем не примечательный среди разношерстной публики и похожий примерно на четверть мужепоголовья средней полосы России. Одет этот субъект был также непримечательно, к тому же имел весьма помятое после душной вагонной ночи лицо, единственной особенностью которого было, пожалуй, лишь то, что оно практически не имело морщин, кроме как на лбу, а также ритуальных мешков под глазами. В общем, слесарь-столяр, агроном, не до конца опустившийся служащий заготконторы, какой-нибудь половинчатый алкаш. Совок — полноценный, без скидок.
Звали его Руслан Владимирович Тюленев, и по легенде он выступал в роли затрапезного слесаря депо станции Москва-Сортировочная Павла Сидоровича Ануфриева. Европейское отделение Интерпола, отправляя его в очередной раз в Россию, не посчитало необходимым соорудить ему красивую «крышу», под которой обычно развлекаются на страницах романов крутые суперагенты, в круговерти опасных похождений подчас позабывшие свое настоящее имя, — личину заурядного слесаря Руслан выбрал сам, руководствуясь рядом обстоятельств.