Тигриный лог
Шрифт:
– Присядь, - велел мне старик, указав на циновку перед едва возвышающимся над полом столиком, гладким скорее от запользованности, чем от лакировки, которая отсутствовала, давным-давно облупившись. Я послушалась, подобрав под себя ноги и расставшись с наблюдением за далекими человечками. Настоятель с непредсказуемой для его лет ловкостью сел напротив. – Можешь называть меня учитель Хенсок.
Кивнув, я перевела взгляд на простую керамическую посуду обычного глиняного цвета. Набор инструментов был один, значит, эта комната только его. Но шкафы с книгами и тощая подушка в углу подсказывали, что учитель Хенсок совмещает
– Я пятьдесят семь лет в монастыре, - зачем-то поведал он мне и подергал за шнурок неподалеку от себя. – Пришёл в него одиннадцатилетним мальчишкой. И за все эти годы я впервые сталкиваюсь с тем, чтобы кто-то так нагло использовал возможность Распахнутых врат! Я возмущен, - закончил он без единого всплеска, с доброжелательной улыбкой на губах. В дверях появился брат-привратник. Ясно, шнурок – это звонок, который тут даже не слышен. – Пожалуйста, поставь там вскипятиться чаю, ладно?
Поклонившись, монах вышел спиной, прикрыв за собой.
– Он точно не немой? – поинтересовалась я.
– Нет, просто при тебе не скажет и слова. Это один из лучших послушников, для него любая клятва нерушима, поэтому именно ему мы доверили охранять себя.
– Он один это делает? – изумилась я.
– Пока что в большем мы не нуждались, - Хенсок жестом указал мне на две чашечки на полке, которую я и не приметила в начале, как бы намекнув, чтобы их поставила перед нами я. Выполнив это, я села обратно. Окна удачно затенялись выступающей крышей и, несмотря на голые деревянные стены, щербатые и не крашенные, создавался музейный уют беседки, в которой когда-нибудь мог бы отдыхать янбан**, философствуя о великих проблемах, одна из которых повлияла на ход событий в целом королевстве. – Когда новобранцы немного поднатореют, то их можно будет ставить на дежурства у ворот. Когда-то это было почетно, а теперь – скучно и нежелательно, ведь сторож спит тревожно, или не спит совсем, и живет один в маленькой будке у самой калитки.
– Прям Гарри Поттер, - хмыкнула я и, поняв, что дедушка ничего такого не знает, смолкла. До Хогвартса этому заведению было далеко, и письму с приглашением сюда мало бы кто обрадовался, предпочтя подстрелить сову на подлёте.
– Мне жаль, что я не могу позволить тебе посмотреть на мальчишек и указать на виновника, вызвавшего в твоей душе переполох, - я зарделась, поняв, что проницательность учителя распространяется дальше, чем знание современного кинематографа, которое в быту и вовсе ни к чему, когда обладаешь более нужным знанием. – Лицо, как ты говоришь, не видела, а разговаривать они с тобой не станут, как и этот, - мотнул головой на бербера-цербера Хенсок. – А кто заговорит – того отсюда выпроводим, а идти большинству из них совершенно некуда.
– А вы не можете разрешить им со мной поговорить? – наклонилась я, разве что не заискивая откровенно.
– Автор устава не я, - шире улыбнулся он мне. – Табу есть табу.
– Но вы же со мной говорите!
– Это позволено только тем, кто достиг третьего тана*** и выше, поэтому с тобой здесь могут говорить только три человека: я, преподаватель борьбы и преподаватель философии. Мы три последних монаха, что достигли здесь высокого мастерства, и так давно никто не приходил в нашу цитадель, что только в этом году появилась возможность передать свои знания, если мы успеем…
– Да, я прочитала, что вам выделили деньги на двадцать учеников, ради возрождения и спасения от закрытия.
– Это вряд ли поможет, - наставник вздохнул. Привратник внёс чугунный чайник, от которого веяло тем, что о него можно обжечься. Я невольно отстранилась плечом, пока он его ставил на стол. Тихо, как тень, опять ушел. – Дать-то дали, но мы не набрали и двадцати – одно место осталось свободным. Никому из молодых не хочется пропасть навсегда в этих горах, как бы ни был доблестен и светел подобный выбор.
Слушая его монотонные стариковские жалобы, я кивала им в темп, пока сама же разливала нам чай в лучших традициях церемонии. Когда-то бабушка научила меня, как правильно держать руки, чайник, изгибать запястья, ставить чашки, и вообще производить всю эту процедуру. Разлив заваренный напиток, я вдруг выпрямилась и, озаренная услышанным, воззрилась на учителя Хенсока.
– Простите, вы сказали, что двадцатого юношу не нашли?
– Да, я так сказал, - оторвался он глазами от моих рук, пододвигающих чашечки.
– А деньги на это место выделены? – уточнила я.
– Да, наш учитель философии, по совместительству секретарь и эконом, щепетильно следит за средствами в бюджете монастыря. Возможно, они пригодятся когда-нибудь и последний ученик найдется.
– Можно я буду этим учеником?! – выпалила я, поднявшись. Хенсок вовремя остановился, не донеся чай к губам. Его лицо вытянулось, впервые избавившись от улыбки.
– Дитя моё, сядь, это невозможно, - собрался он и смог заговорить со мной дальше, как с разумным существом. Хотя просьба моя твердила не в мою пользу о моём умственном состоянии, и могла бы заставить его послать меня прочь.
– Вы не дослушали! – села я, но не угомонилась. – Я ведь могу переодеться в мальчика, постричься и жить тут, среди них, тогда они смогут говорить со мной и…
– Вот же фантазерка! – оборвал меня Хенсок. – Ты не понимаешь, что лопочешь. На словах тебе кажется всё простой забавой, но в первую очередь – это ещё одно осквернение монастыря!
– Чем?!
– Женщина не может быть ученицей! Это запрещено! Нет! – сурово отрезал старик. – Ты и сейчас-то находишься здесь под весьма сомнительным предлогом…
– Но ведь никто же не узнает, что я девушка…
– Оттуда всё видно! – указал он пальцем в небо. – Ничего не скроешь!
– Хорошо, но… не обязательно учеником… неужели тут никто никогда не нуждался в услугах женщины? – поняв, какую неловкость сформулировала, я поспешила выкрутиться: - Готовка, стирка, шитьё, уборка?
– Это всё делают сами монахи.
– Ну а вы? – я ткнула на стол. – Вам чай приносит привратник, а кто готовит? Он же? Пусть юноши и способны сами привести себя в порядок, но монастырю явно не хватает рабочих рук, - я сделала подобный вывод не только из наблюдения за бытом настоятеля, но и пока шла сюда. Было достаточно неприбранно и вообще, пахло необжитостью и запустением.