Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова
Шрифт:
Кровь, осколки битого стекла, засыпанные бурыми от крови листьями…
Когда он примчался на место взрыва у дома-интерната, который лежал на совести зомбированной смертницы, и увидел уже безжизненное тело Дениса, с окровавленно-изуродованной маской вместо лица, душа его словно умерла, и он, не понимая, что делает, и моля Бога, чтобы выжил хотя бы Саня Турецкий, помог загрузить его в реанимобиль. А когда, рассекая дорогу, взвыли сирены, все так же молча помог загрузить окровавленный труп племянника в труповозку. В последний раз, словно прощаясь, коснулся пальцами его руки и, не понимая, о чем говорят врачи и санитары, молча направился в
Пришел в себя уже поздним вечером, когда приехал домой и выпил стакан водки. В голове немного прояснилось, и Вячеслав вдруг осознал, что именно он, генерал Грязнов, виноват в гибели племянника, уговорив, а фактически заставив его и Турецкого ехать в этот проклятый дом-интернат. И как только он это осознал, что-то сдвинулось в его черепной коробке и уже на следующий день он подал рапорт об увольнении…
И вдруг новое потрясение: Денис жив! Жив, хотя официально его похоронили, он сам же и хоронил закрытый гроб, и Турецкий с женой не забывают принести цветы на его могилу. Но если он жив, хотя в то же время вычеркнут из всех списков живых?! Чьи же тогда останки покоятся в той могиле? И если его племянник остался жив, но из-за пластической операции, которую провели в строжайшей секретности, он стал практически неузнаваем, то почему об этом не поставили в известность его, генерала Грязнова? Впрочем, какого теперь генерала, если к моменту возвращения Дениса к жизни сам Грязнов уже навсегда распрощался с милицией и завяз по уши в таежной глухомани, уговорив своего давнего дружка Полуэктова взять в свое хозяйство охотоведом…
От всего этого голова шла кругом, и Вячеслав Иванович, наполнив кружку крутым кипятком, подошел к окну, за которым уже набирал силу наступающий день, и остановившимся взглядом уставился на розовеющую верхушку лесистой сопки.
Турецкий признался, что совершенно случайно встретил Дениса в Бангкоке, во время одной операции по задержанию преступника из России, и если бы не сам Денис, окликнувший его по имени, он бы никогда в жизни не признал его в новом обличье. Вот тогда-то Денис и признался ему, что решение о его «похоронах» было принято на достаточно высоком уровне, дабы уже ничто не связывало его с бывшей работой. Что же касается новой работы, то она оставалась глубокой тайной. А еще он просил покаяться от его имени, но попозже, перед «дядь Славой», чтобы тот простил его за все те переживания, которые перенес.
Господи, простить за переживания!..
Да от одного только осознания того, что Дениска жив, Грязнов готов был петь и плясать! А тут еще Санька с его просьбой!..
Глава 5
Лязгнув буферами, состав еще тащился какое-то время вдоль старенькой, с деревянным настилом платформы, на ремонт которой, видимо, не хватило денег, и остановился, выпуская из дверей вечно недовольных проводников. Станция Стожары — остановка пассажирского поезда три минуты.
Грязнову хватило тридцати секунд, чтобы спрыгнуть на перрон, не дожидаясь, пока заспанная проводница закрепит верхнюю, откидную ступеньку. В руках он держал объемистую спортивную сумку, с которой когда-то прилетел из Москвы в Хабаровск, и черный, с блестящими металлическими ободками и номерными замочками кейс, модный в его бытность начальником МУРа и совершенно забытый, смотрящийся как дедушкин раритет в нынешние времена. Впрочем, чему удивляться, уже и президент не тот, презервативы не стоят, а гнутся, да и выпить можно не литруху разом, а всего лишь граммов семьсот, и то с трудом. Хотя, если признаться честно, последний фактор Вячеслав Иванович списывал за счет халтурного качества водки, которую гнали все, кому не лень, наклеивая при этом на бутылки красивые этикетки и акцизные марки.
Осмотревшись в тщетной надежде, что его все-таки кто-нибудь догадается встретить, Грязнов справился у скучающей неподалеку дежурной, как лучше всего добраться до центра, и, поимев вместо ответа красноречивый взгляд сорокалетней бабенки — на хрена бы тебе, красавец, этот самый центр, с клоповником под названием «Гостиница», если у меня, красивой да незамужней, рубленый дом над рекой стоит, — зашагал по утоптанной привокзальной площади, туда, где маячил столб конечной автобусной остановки.
— Время будет — приходи, я тут по четным дежурю, — крикнула вдогонку дежурная, и Вячеслав Иванович, согласно кивнув, невольно взбодрился при этом. Видать, прожитые пятьдесят пять — это еще не возраст, коли тебя затаскивают в постель столь аппетитные сорокалетние бабенки.
Уже подходя к остановке, на которой застыл в ожидании пассажиров пропыленный насквозь автобус, он обернулся и, перехватив поудобнее кейс, помахал дежурной рукой. В ответ были лучезарная улыбка на «тридцать три золотых зуба» и ответный взмах рукой.
Жизнь вроде бы как налаживалась и казалась не такой уж паскудной, как еще несколько дней назад.
Районные власти, как и в законопослушные советские времена, находились на центральном «пятачке». Управа, прокуратура и Стожарское отделение партии «Единая Россия» помещались в недавно отремонтированном трехэтажном здании, а чуть левее, строго по линии вытянутой руки Ильича, темнел огромный бревенчатый дом, обнесенный высоким забором, на воротах которого играла «зайчиками» застекленная вывеска районного отделения милиции «Стожары». Покосившись взглядом на памятник вождю пролетарской революции, видимо обновленный в дни апрельского субботника, Вячеслав Иванович взял чуток правее — к милиции. В первую очередь следовало познакомиться с начальником отделения милиции майором Мотченко, которого в приватном разговоре ему рекомендовал зам. начальника краевого управления внутренних дел полковник Юнисов.
«Мужик толковый, вполне порядочный, хотя, признаться, звезд с неба не хватает. В чем нужно — поможет, но главное, как мне кажется, мешать не будет. Я ему предварительно прозвонюсь, дам соответствующие «цэу», так что, думаю, встретят, как положено быть, хотя уже есть рабочая версия, которую выдвинула районная прокуратура. Впрочем, думаю, одно другому не помешает…»
Афанасий Гаврилович Мотченко был на месте. Увидев на пороге кабинета незнакомого мужика с шикарным кейсом в руках — сумку Грязнов оставил в приемной, — он оторвался от какой-то схемы, которую старательно вычерчивал на листе бумаги, оценивающим взглядом окинул незнакомца и тут же поднялся навстречу.
— Простите, это относительно вас звонили из управления?
— Точно сказать, конечно, не могу, но, если этот звонок был от полковника Юнисова, значит, я.
Наливное, словно осеннее яблоко, лицо Мотченко расплылось в широченной доброжелательной улыбке.
— Товарищ Грязнов, если не ошибаюсь?
— Так точно. Вячеслав Иванович.
— Ну, а я — Афанасий Гаврилович. Что ж вы с вокзала не позвонили? Мы бы встретили.
В голосе начальника стожарской милиции звучали нотки обиды.