Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова
Шрифт:
— Собаку пробовали пустить по следу?
Майор обреченно махнул рукой.
— Безрезультатно.
— А куда выходит кедровник?
— Внешняя часть тянется вдоль дороги, что ведет к аэродрому, дальше его рассекает шоссе, ну а потом уже начинается тайга.
— Выходит, преступник мог быть и не поселковым?
— Предположить, конечно, можно и подобный вариант, — Мотченко пожал оплывшими плечами, — да только откуда он мог знать, что именно в этот вечер Шаманин будет возвращаться домой этой дорогой? Вот в чем вопрос.
Подминая просохшую от ночной росы траву, они подошли к тому месту, где был найден Кричевский.
— Из поселка к аэродрому автобус ходит? — спросил Грязнов.
— Ну а как же! Рейсовый.
— Интервалы большие?
— Днем — час, а после семи — и того реже.
— А в тот вечер?
— Последний ушел в двадцать один тридцать.
— Значит, этот некто совершенно точно знал, что из гостиницы Шаманин вышел поздно и будет возвращаться домой пешком, — как бы сам для себя проговорил Грязнов. — Откуда он мог это знать?
— Вариант один. Убийца поджидал Шаманина на конечной остановке. Когда подошел последний автобус, он уже совершенно точно знал, что Сергей еще в гостинице и будет возвращаться домой пешком. Подобный вариант его вполне устраивал, и он, немного проехав на автобусе, дошел до этого места и здесь уже поджидал Шаманина. Уже опрошены кондукторша последнего автобуса и водитель. Сейчас ведется розыск и опрос тех пассажиров, которые ехали тем же рейсом.
— Хорошо, — согласился с действиями стожаровских оперов Вячеслав Иванович, совершенно забыв, что он не в МУРе и даже не в Москве, а в Богом забытых Стожарах. И тут же продолжил свою линию: — А если предположить попытку ограбления?
— Исключено!
— Почему? — удивился столь категоричному ответу Грязнов.
— У Шаманина и Кричевского даже часов не сняли, причем весьма дорогих. К тому же в куртке Кричевского, кроме гринписовского удостоверения, лежало двадцать восемь тысяч крупными ассигнациями и около пятисот рублей «мелочью». Куш приличный, но его тоже не тронули. Да и добивать грабитель не стал бы.
— Это уж точно, — согласился с майором Грязнов. — Кстати, вид оружия установлен?
— Судя по всему, «Вальтер».
— И?..
— Пока что полнейшая темнота, — пожал плечами Мотченко. — Те гильзы, что были собраны в кедровнике, отправлены в центральную лабораторию, ждем ответа.
Номер, в который поселили Грязнова, почему-то назывался «люксом», и, видимо, по этой причине здесь, на правах полномочного представителя российского отделения «Гринписа», жил Евгений Кричевский. Сразу же от двери направо, на перегородке, которая отгораживала комнату от тамбура-прихожей, висел умывальник, поверх которого мутно блестело треснувшее зеркало. Жильцы менее значимых номеров умывались на первом этаже этого двухэтажного деревянного строения, носившего гордое название «гостиница». За перегородкой, заняв чуть ли не полкомнаты, громоздился трехстворчатый шкаф, за ним — деревянная кровать, аккуратно заправленная цветастым покрывалом. Дополнял этот интерьер телевизор с антенной-рогаткой, умостившийся на невысокой тумбочке. Напротив стояло старенькое кресло с засаленными подлокотниками.
Насколько можно было верить заверениям дежурной, здесь все оставалось точно так же, как в тот трагический вечер. По крайней мере таким было распоряжение начальника милиции, который, видимо, проинструктировал, что так просто стрельба в Стожарах для него не закончится, и к факту попытки убийства гринписовца еще будут возвращаться до тех пор, пока не найдут того самого стрелочника, на которого можно будет навесить всех чертей.
Вячеслав Иванович чувствовал, как помимо его воли в нем начинают просыпаться навыки старого оперативника, которые он постарался забыть раз и навсегда, и все-таки он еще не знал, с чего начнет расследование. В данный момент ему важно было, хотя бы заочно, познакомиться с Кричевским.
Правда, начальник милиции утверждал, что в Евгения стреляли только потому, что он оказался невольным свидетелем убийства Шаманина и попал, как говорится, под раздачу, но это всего лишь одна из версий, которую также надо будет проверять и перепроверять, как бы обидно не было стожаровскому майору.
Да, в этом «люксе» все оставалось точно так же, как в тот вечер, когда Кричевский пошел провожать Шаманина. Вещи Кричевского по-прежнему лежали на кровати, а на спинке стула висел адидасовский спортивный костюм, точно такой же, что еще в Москве приобрел себе Грязнов. И может быть, из-за этого он вдруг увидел в Кричевском не абстрактного гринписовца, командированного на Дальний Восток, а живого человека, жизнь которого сейчас висела на волоске.
«Белый аист», три звездочки, отметил про себя Грязнов, взяв со стола пустую коньячную бутылку. Он представил, как вот здесь, на этом самом стуле, сидел Кричевский и делал записи в своем блокноте, который лежал на краю стола. А чуть сбоку от него, в кресле, сидел Шаманин и, глотками отпивая из граненого стакана коньяк, что-то рассказывал столичному гостю.
Повесив в шкаф куртку-ветровку, Грязнов ополоснул лицо и, вспомнив, что в гостинице есть буфет, спустился на первый этаж. Однако буфет, даже несмотря на новые рыночные времена, в дневные часы не работал: дирекция гостиницы, видимо, считала, что гости Стожар с десяти утра до пяти вечера должны заниматься непосредственными делами, а не отлеживать бока на мягких кроватях да попивать пивко в буфете.
— Значит, так должно и быть, — почесав затылок, хмыкнул Грязнов, соображая, где же ему столоваться в воскресный день, если все харчевни райцентра последовали столь заразительному примеру. В его Пятигорье, которое он уже считал родным, единственная столовая работала с восьми утра до обеда, превращаясь затем в «ресторан», где цены в одночасье подскакивали до таких высот, что им мог бы позавидовать даже московский «Балчуг». Пятьдесят граммов подозрительного коньяка стоили столько же, сколько вполне приличные штаны в Хабаровске, а про закуску да отбивную котлету из медвежатины даже говорить было страшно.
— Видать, вы первый день у нас? — раздался за спиной женский голос. — Так что, не обессудьте, он закрыт.
Перед Грязновым стояла пожилая женщина с ведром и шваброй в руках.
— Да уж вижу, — кисло улыбнулся Вячеслав Иванович, ощущая, как его начинает одолевать голод. Обычно в подобных буфетах выбор блюд не оставлял времени на размышления — вареная курица, ломтики засохшего «Российского» сыра, да сметана с хлебом убийственной черствости, однако сейчас он съел бы и это.
Видимо, поняв его состояние, добросердечная тетка посоветовала: