Тихх и Каменные головы Севера
Шрифт:
У Вруттаха округлились глаза, задрожали оба подбородка:
– Ты-то от-т-куда з-знаешь, ч-что б-бывает при уб-бийстве?
– А ты как думаешь?
– Милостивая Матерь звезд…
Вру-вру зажмурился, сполз вниз по стволу и, путаясь в словах, забормотал молитву. Каишта скроил печальную рожу и похлопал его по плечу.
– Да, Вруттах, – тихо и серьезно сказал он, – молись за Ижи. Прошу тебя, молись, как за родного брата. – Одной рукой он продолжал подпихивать Дробба вперед, а другой обнял держащегося за дерево Ижи. – Брата, которого мы сегодня чуть не потеряли. Да, – Каишта скорбно повесил голову и тяжко вздохнул, – чуть не потеряли из-за своих глупых игр. Из-за
Пятнистое оперение стрелы нерно заплясало над плечом незнакомки: еще бы, столько времени удерживать тетиву. Сейчас опустит, решил Тихх, просто не выдержит напряжения.
– Я не знаю такой игры и мне плевать на нее! – выкрикнула девочка-стрелок. На слове «плевать» ее голос сорвался.
Глаза мастера маэстро недобро блеснули, он сделал небольшой шаг вперед, пряча руки за спиной. Прекрасный шанс выслужиться перед отцом Каша, и он его не упустит.
Тем временем брат Тихха успел окончательно войти в роль.
– Прости нас, Ижи, – продолжил он свой «монолог раскаяния». – Прости, что из-за нас ты оказался в смертельной опасности. А ведь, падая, ты прикрыл собой меня, спас от стрелы. – Рука, только что подталкивавшая Дробба, смахнула воображаемую слезу. «Как мило, – усмехнулся про себя Тихх. – Особенно то, как ты в этот момент орал “отвали!”» – Вот, посмотри, что ты с ним сделала. – Каишта обвинительно вперился в разведчицу и потребовал: – Ижи, покажи спину.
– Там стрела была почти игрушечная, – сквозь зубы выдавила девочка. – Наконечник деревянный, да к тому же тупой. Прямо как вы, – еле слышно прошипела она.
Тихх видел, как вместе с самообладанием ее покидают и силы: рука начала медленно опускаться. Наверно, ей самой недомек, как это вышло, что она уже оправдывается перед своим пленником. Натяжение тетивы ослабло, древко лука заметно распрямилось. Вместо того, чтобы хотя бы попытаться вернуться в исходную стойку, девочка нагнулась и вытянула шею вперед: конечно, нужно ведь рассмотреть, что она натворила, какое ужасное, почти смертельное ранение нанесла незнакомому хархи! Именно этого и хотел от нее Каишта. Вот, что ему было нужно, – сократить расстояние до такого, которое делает лук не опаснее коромысла. До такого, при котором в ход вступает совершенно другое оружие.
То, что сейчас за спиной у Дробба.
– Игрушечные у тебя мозги, Плешивая башка! Иначе ни за что не сделала бы такого!
Ижи уже стянул свой бежевый, в черных разводах, хитон и повернулся к разведчице спиной. Каишта глянул на ранение, картинно ахнул и схватился за сердце. Вруттах, очевидно боясь теперь даже поднять голову, продолжал вполголоса молиться и причитать. Нет, с этого расстояния ничего не разглядишь: об этом позаботились сумерки и древесная крона – одинаково густые и одинаково коварные.
Все делают то, что хочет от них Каишта, и девочка-стрелок не стала исключением. Если она сама не хочет идти вперед, значит ее подтолкнет чувство вины – таков расчет брата. Тихх видел его план насквозь: раздавить, уничтожить стрелка, чтобы осталась только девчонка. С девчонкой, у которой больше нет сил натягивать тетиву, которая в ужасе от того, что натворила, которая почти открылась для удара, справиться гораздо легче.
И прежде, чем Тихх успел как-нибудь ее предупредить (в выборе стороны он не сомневался ни секунды), незнакомка шагнула к дереву. Одновременно с ней шагнул и Дробб, правая рука за спиной, левая на бедре. Богомол на тропе войны.
– Да, подойди, посмотри, что ты сделала! – Черный палец Каишты указывал на едва различимую в темноте спину Ижи. – Он еле на ногах стоит. Спорю на сто серебряных пластин, внутри у него что-то повредилось.
Чирррк, нижнее плечо лука царапнуло сухую землю. «Нет, не надо!» – хотел было крикнуть Тихх, но опять не успел – уже в следующее мгновение лук перекочевал за спину девочки. В руке осталась только стрела.
Дробб, не мигая, следил за ее движениями. Весь напрягся, ощетинился и замер – готовился. Невыразимое возбуждение таилось за его окаменелой позой, но понять это можно было только по часто раздувающимся ноздрям и перекатывающимся желвакам. Тихх судорожно сглотнул, но не слюну, а лишь пыльный воздух. Язык прилип к небу; не язык вовсе, а отброшенный хвост умирающего Ящера – сухой и весь в песке. На зубах пронзительно скрипнуло несколько песчинок, и этот скрип заставил его сжаться, словно испуганную улитку в раковине. Ничего он не мог сделать, кроме как спрятаться в ней, снова спрятаться и ждать, когда стихнет гром. Отчаянное желание защитить незнакомку от разъяренного брата вдребезги разбивалось о слабость, неуверенность и, самое главное, – полное отсутствие плана. Бессилие и злость делали руки непослушными, голова тяжелела, мысли разбегались.
А вот план Каишты воплощался в жизнь прямо на глазах. Еще один шаг, еще два – девочка медленно приближалась к дереву. Совсем как Тихх, которого эта же компания однажды заманила в присыпанную соломой канаву, уверяя, что в соломе прячутся светлячки – особые, которые светятся только днем. Только никаких светлячков там не оказалось, канава была глубокой и очень грязной, а солома, которой Тихха потом беспрестанно посыпали сверху, прекрасно прилипала к этой грязи. Куриный принц, так, кажется, его называли потом еще целый звездный оборот. Его высочество куриный принц из своего выдуманного соломенного дворца. Ко-ко-ко, не обсохло молоко. Кукареку, вам сейчас яйцо снесу. Долго отмываясь в ручье от грязи и унижения, Тихх тогда думал только об одном: никто, ни один из зрителей этого представления не сказал ему…
– Не ходи!!! – заорал он вдруг не своим голосом.
Вся злость на Каишту, вся горечь от бессилия вдруг соединились вместе и переплавились в истошный крик. Даже собственный голос показался Тихху незнакомым. Он даже не успел понять, что заставило его выбраться из раковины и как он посмел возразить раскатам грома над своей головой.
Крик сотворил мимолетное, ускользающее мгновение чуда – все переключили внимание на Тихха. Лицо Каишты исказила гримаса ярости, было видно, что ответный крик – ядовитый, злобный – так и рвется из него наружу, но застревает в горле, как, бывало, застревали у Тихха нужные слова. В его план, может, и снова блестящий, но все же слишком хрупкий, чтобы подстраиваться под обстоятельства, попытались вмешаться. И план начал рассыпаться, как рассыпалась тогда под ногами Тихха солома. Вруттах прекратил жалобно стенать, «смертельно раненый» Ижи обернулся. Даже Дробб отлепил взгляд от своей цели и вытаращился брата Каишты, как на последнего предателя. Повернула голову и девочка.
Ко-ко-ко, не обсохло молоко.
– Стой, не двигайся! – был следующий выкрик, такой же неожиданный и отчаянно дерзкий, как и первый.
Пора выбираться из раковины. Ища руками опору, чтобы оттолкнуться с корточек и встать на ноги, Тихх впечатал ладони в землю. Руки коснулось что-то холодное и опасное.
– Заткнись, мать твою! – донеслось со стороны дерева.
«Ага, заткнуться. И прекратить тебя позорить».
– Прекрати меня позорить, ты, слабоумный!