Тихий берег Лебяжьего, или Приключения загольного бека(Повесть)
Шрифт:
— Пусть принесет. Можно взять играть. Шут с ним.
Сережка не вылезал пока из крапивы, скрипел оттуда:
— Дайте сначала честное слово, что возьмете и не будете прогонять и драться.
Юрка пошептался с Алькой и крикнул вниз, в крапиву:
— Честный слон!
Сережка не вышел, даже хихикнул, прокричал:
— Знаю! Знаю! Так нельзя. Ты сказал: «Честный слон». Скажи по-настоящему.
Юрке и Альке — он тоже, наверное, растет — очень хотелось есть, и они хором ответили:
— Честное слово, будем играть вместе.
Сережка скоро принес целый каравай пеклеванного
Мы съели пеклеванный всухомятку. Галя сказала:
— Пить хочется. Пойдемте к речке.
Юрка свистнул:
— Буду я воду пить. Пошли за мной — я знаю.
Все согласились и пошли за Юркой, хотя не сразу поняли, куда, и только потом сообразили.
В Большой дом зашли с черного хода, будто идем играть к Альке и Алешке. Сами пробрались по черной лестнице на чердак. Там было страшно жарко под железной крышей и висели тысячи сухих березовых веников. Они всегда там висят, не знаю, зачем. Стали совсем сухие, шуршат и пахнут баней и осенью. Через крышные дырки пробиваются узкие солнечные лучи, и в них крутятся пылинки, миллионы, наверно. Доски на чердаке положены кое-как и бухают под ногами, как гром. В конце чердака доски кончаются и там внизу тети Зинина кладовая. В кладовой на полке банки, горшки и всякая всячина. Юрка нашел на чердаке старый гамак, привязал его к балке, и мы, цепляясь ногами и руками за веревочные петли, спустились вниз.
Юрка нюхал или осторожно пробовал пальцем, что в горшках, и нашел сливки. Мы сели на пол и по очереди, прямо через край, пили сливки. Вкусно!
В горшке оставалось на самом донышке, и вдруг Муська закричала:
— Что это?
На дне лежало что-то маленькое, темное. Нинка окунула пальцы в сливки и вытащила утоплую мышь. Всем стало противно. Один Юрка храбрился и в конце концов решил:
— Очень хорошо! Теперь нам не попадет за сливки. Это она их выпила. Положите набок горшок там, где он стоял, и на крайчик головой внутрь кладите мышь. Будто пила и захлебнулась. Вот так. Теперь пошли.
Юрка не хотел брать в руки мышь, только приказывал. Нина устроила так, как он говорил. Всем понравилось. Правда, Сережка, который теперь играл с нами, проскрипел:
— Ха! Ха! Никто не поверит, что она столько выпила. Мышь маленькая, горшок большой.
Юрка не стал Сережку бить, тихонько ударил по шее, чтобы он не говорил что не надо, и полез на чердак опять по гамаку. Мы втащили гамак наверх, и все было хорошо, если бы не Муська. Она захныкала, что все узнают и накажут нас еще сильнее. Девочки ушли за Муськой. Мы решили походить по чердаку.
Бумажные голуби
На чердаке интересно, только пыльно и жарко. Слышно, как воркуют и топают лапками голуби. Топ-топ-топ по железу над самой-самой головой. Вот бы просунуть руку и схватить! Кроме веников на чердаке свалены старые кровати, ломаные стулья, диваны с провалившимися животами. Поближе к лестнице огорожены досками две комнаты. Одна, пчелиная, тети Зинина, другая — старых
Оба дяди давно, еще весной, уехали в Петербург. Дядя Петя, его взрослые почему-то называют «вечный студент», — сдавать экзамены в университет. Дядя Коля — неизвестно для чего. Бабушка говорила маме: «Наверно, опять какую-нибудь ерунду задумал: кроликов разводить или за деньги на карточки снимать».
В пчелиной комнате светло и чисто. Пахнет вкусно медом, только это зря. Стоят два пустых улья. На стенах висят маленькие деревянные рамки, к ним прилеплены кусочки сот, пустых, без меда. У окна медогонка. Такая огромная кастрюля с крышкой, посредине колесики, сбоку ручка, чтобы крутить.
Мы сначала все по очереди покрутили ручку, потом подумали: нет ли там меда? Сняли крышку и заглянули в нутро. Меда там не было, нисколько. По стенкам налипло страшно много мух, всяких, больших и маленьких, козявок, чуть видных, и две дохлые пчелы. Мы стали соскабливать щепочками и просто пальцами остатки меда и пробовать. Почти не сладко, слишком много мух.
Ванька Моряк нашел в ящике две странные шляпы, соломенные, широкополые. Как наденешь, с них свисают до самых плеч занавески, по бокам белые тряпочные, впереди, против лица, черная сетка. Шляпы я узнал, бывал на пасеке у тети Зины. Такие шляпы надевают, когда отбирают у пчел мед и пчелы сердятся.
Алька сказал, что это шлем и впереди забрало. Они с Юркой нашли палки от штор, надели эти шляпы и начали фехтоваться, как мушкетеры, но недолго: на чердаке было слишком жарко для боя.
Мы пошли в комнату старых мальчиков. Там вдоль стен полки и на них уйма всяких железяк — велосипедные цепи и колеса без шин, старые лампы, керосинки, дырявые кастрюли, болты, гайки, чего только нет, если разглядывать, целого дня не хватит. У окна — толстая доска, к ней приделаны тиски и лежат всякие инструменты. В другой половине комнаты две железные кровати, накрытые серыми одеялами. Между ними два стула и стол. На нем чайник и два стакана. На обрывке газеты — колбаса и хлеб, совсем свежие, будто только что их ели.
Мишка зачем-то полез под кровать, нашел там и вытащил ящик, прикрытый старым лошадиным потником. В ящике оказалась пачка аккуратно нарезанных листиков, похожих на страницы книг. Мишка стал делать из них бумажных голубей — очень удобно. Мы тоже.
Пускали на чердаке. Они летали плохо, тыкались в крышу, веники, балки. Алька сказал, что у них в классе бумажные голуби хорошо летают, если им к носикам пришпиливать писчие перья и пускать через окна во двор. Перьев не было. Юра предложил пускать голубей на улицу из слухового окна. Рама слухового окна была крепко прибита, никак не открывалась. Мы нашли прут от кровати, подсунули в щелку под раму и навалились трое. Рама ка-ак выскочит! Упала на пол, два стекла разбились. Мы много выпустили на улицу бумажных голубей. Было не очень интересно, потому что окно узкое, пускать приходилось по очереди и младшим почти не доставалось и, главное, было плохо видно, куда голуби летят и где садятся.