Тихий уголок
Шрифт:
– Я собираюсь сказать кое-что немного жестокое, – сообщил Майкл. – Я-то сам к этому не стремлюсь, но именно так это должно прозвучать. Ты не против?
– А какая разница? Продолжай.
– Ну, вот ты попала сюда, – начала Майкл. Он попытался кашлянуть, но позабыл, что при этом испытывают, и у него вышло нечто больше смахивающее на свист. – То есть, ты кажешься счастливой. Счастливее, чем прежде, или, иначе говоря, как я понимаю, жизнь твоя отнюдь не была захватывающей, не так ли?
– Нет, – ответила Лора. Мистер Ребек подумал, что у неё какая-то слишком снисходительная и мудрая улыбка, что Лора как бы слишком tout comprendre est tout pardonner. [ 8 ] –
* 8 *
Всё понять – всё простить (франц.).
– Ладно, – сказал Майкл. И начал снова. – Но всё равно: ты себя не убивала, верно? Ты не бежала навстречу этому грузовику, словно это был почтальон или возлюбленный, из-за одного только чувства одиночества. Неважно, как ты устала и неважно, каким всё было чертовски дрянным, ты попыталась уберечься. Разве не так?
Улыбку смыло с её лица, словно краску с ресниц в дождь. Девушка начала было что-то говорить, но Майкл продолжал, ничего не замечая.
– Ты бросилась прочь от смерти, а не к ней. Таковы человеческие инстинкты. Ты не стремилась умереть. Но главное не это. Все дело в том, что когда пришла минута сказать смерти да или нет – а у тебя не было времени выбирать – ты попыталась не умереть, имея меньше стимулов жить, чем множество других людей, ты предпочла жизнь, правильно? – он торжествующе подмигнул мистеру Ребеку и засунул бы руки в карманы, разве что давным-давно позабыл, на что эти самые карманы похожи.
Лора стояла совершенно неподвижно. Очертания её показались мистеру Ребеку чуть менее резкими, чем прежде, чуть менее различимыми на взгляд, она стала для него как бы ещё чуть прозрачнее. Она крутанулась на одной ноге, отворачиваясь, словно соскучившийся ребенок, и в этот миг движения её ничем не напоминали скользящий камешек или бумажный самолетик.
– Не знаю, – сказала она, – Майкл едва ли разобрал её слова. – Нет, я не стала бы… Не знаю…
– Оставь её, Майкл, – сказал мистер Ребек еле слышно. Или он это только подумал и ничего не произнёс. Майкл не обратил внимания на его слова.
– Ты бы не покончила с собой, – сказал Майкл. – О, я уверен, ты об этом думала. Люди, пока живы, обо всем думают. Но ты откладывала до утра, а утром надо было вставать и идти на работу. Это у всех так. И я такой же, – он сделал широкое размашистое движение обеими руками. – Но в нужный момент я никогда не оказывался один. И ты тоже.
– Не знаю, не знаю, – сказала Лора. Настал миг, когда они с Майклом притихли в ожидании и равновесии, и были неподвижны, словно флюгеры ласковым летним утром, а мистер Ребек опёрся о дерево, соприкасаясь с шершавой корой сквозь лёгкую рубашку и желая продлить навеки прекрасное мгновение. Но мгновение прошло, чары развеялись, и Лора побежала. В бегстве её не было стремительности, и ничто не напоминало о перьях или копытах, она бежала по-женски, согнув колени, выставив руки немного вперед и слегка ссутулив плечи. И, пока она бежала, казалось, что силуэт её меркнет, словно у мыльного пузыря, приближающегося к солнцу. Майкл окликал её, но она всё бежала, пока её не остановила крона черешни. Тогда он умолк. Его правая ладонь сжималась и разжималась, и он не сводил глаз с черешни.
И вдруг подошел к дереву, у которого стоял мистер Ребек. И сел.
– Послушай, объясни мне как старший: что я сделал?
– Не знаю, – ответил мистер Ребек, – но она сильно расстроена.
– Прекрасно. Я тоже расстроен, –
– Ты уверен? Она – нет.
– Я-то, конечно, уверен. Такие самоубийством не кончают. Такие живут надеждой и всё ждут или телефонного звонка, или телеграммы, или письма, или стука в дверь, или случайной встречи на улице с кем-то, кто увидит, как они прекрасны. Они думают о том, чтобы покончить с собой, но ведь если покончишь с собой, как потом ответишь на телефонный звонок?
– Интересно, – пробормотал мистер Ребек. – Конечно же, некоторые из них…
– О, конечно, с некоторыми это случается. Они устают от вздорных писем, где адрес отпечатан с помощью восковки, а конверт заклеен весьма грубо. Но не эта. Она бы себя не убила. Она могла бы себе позволить проиграть идею, потому что никто бы и не попытался доказать, что она об этом задумывалась. Ну, а что касается, меня, то у меня бед хватает. И если кто-то имеет право расстраиваться, так это я.
Мистер Ребек повернул голову и взглянул на него:
– Майкл, ты всё ещё уверен, что тебя отравила жена?
– Уверен? Чёрт возьми, да я всего лишь удивлен, что она прибегла к яду. Мне всегда так нетрудно было вообразить себе Сэнди с мясницким ножом в руке.
– И что же случилось? Ты помнишь?
– Ну, если по существу, – ответил Майкл, – то вроде бы в тот вечер мы отправились в гости. Не помню, к кому, но здорово уверен, что там было что-то вроде приёма. И, кажется, проходило это не ахти как. А когда у нас с Сандрой начинается грызня, нам все равно, где мы. Однажды мы едва ли не перегрызли друг другу горло на спектакле в «Метрополитен Опера», и нас выставили. Очень вежливо.
– Почему же ты был таким забиякой?
Майкл пожал плечами.
– В любом случае, мы пришли оттуда домой и, возможно, помирились, а, возможно, и нет, – внезапно он усмехнулся. – Думаю, и то, и другое. Помню, Сандра приготовила два напитка, а это, как правило, означало предложение помириться. Но потом она ушла в спальню, а я лёг в гостиной, значит, у нас должны были продолжаться настоящие боевые действия, – он подтянул к себе колени и взглянул через лужайку туда, где кончалась тропа. – Мы не были тем, что можно назвать «дружная семья».
– Ты её очень любил, – сказал мистер Ребек.
Майкл принял это за вопрос.
– Гм-гм. Да, были такие странные моменты. Она – не из тех женщин, которых можно любить сколько-нибудь продолжительное время, – он резко покачал головой. – И вот я удалился в одиночестве на свой диван и быстро уснул. Это должно было её задеть. Затем – и это я помню очень четко – я проснулся весь в поту. А в желудке было такое ощущение, словно я проглотил горячую металлическую плиту, – он взглянул на мистера Ребека. – И я сразу же понял, что Сандра меня отравила. Я не подумал, будто съел тухлое яйцо или что-то ещё. Попытался встать, но не смог. Подумал: «Добилась, сука». Сука и вправду своего добилась. Затем всё пропало – я умер, а когда я пришел в себя, надо мной пели что-то наподобие «Гаудеамус игитур». А остальное ты знаешь.
Майкл поднялся и сделал несколько шагов, топая тем самым особенным образом, который уже раньше подметил мистер Ребек.
– Я помню всё, как если бы это происходило сейчас. Я попытался это забыть, как забыл многие стихи и то, стал ли я полным профессором. Но это не уходит. Она вполне может выкрутиться, сказав, что я покончил с собой. Я не удивился бы, если бы так случилось. Но я знаю, что меня убила она так же определённо, как и то, что я мёртв.
Мистер Ребек медленно выпрямился.