Тихое озеро, волшебная птица…
Шрифт:
Всё было так, как в его сне. И та женщина… она сидела в том же положении, спиной к ним.
Алтузак спешился и, велев Белесу оставаться на месте, пошёл вперёд.
– Ты пришёл, хан башняков, – не оглядываясь, сказала женщина. – Я ждала тебя.
– Да, я пришёл.
– Иди сюда, сядь рядом.
Алтузак подошёл и сел возле женщины, сбоку от неё. Этой женщине, со смуглым и обветренным лицом, и чёрными, без единой седины, волосами, достающими до пояса, в равной степени могло быть как тридцать, так и шестьдесят лет. Пронзительный, но абсолютно спокойный взгляд её чёрных глаз таил в себе необычайную силу и, вместе с тем, неземную отрешённость, – и он проникал, как
– Я звала тебя, хан.
Она говорила на языке его народа: – чисто и правильно, словно это её родной язык. А может, так оно и есть?
– Слушай меня, хан башняков. Мой имя для людей – Басаат и я – дочь Агидели. Моё место не здесь – оно внизу, у реки. Но некоторые события привели меня – так же, как и мой зов тебя – на эту вершину. Хранитель горы сейчас где-то на восточном склоне, – он предоставил это место в наше с тобой распоряжение, и у нас есть время, чтобы ты выслушал меня. Так слушай же:
– Началось всё два года назад в заоблачной, высшей сфере круговорота вечности. Хумай, дочь Солнца и небесного царя Самрау, упросила того отпустить её на землю. Её отец, Самрау, любит своих дочерей, и он отдал Хумай на двенадцать лет долину Агидели со всеми её притоками. И она спустилась на эту землю, и её волшебный свет пронизал эту страну, и для реки это – высшее благодеяние. Два года уже здесь всё расцветает красотой и благодатью и ты, хан, конечно же, заметил это.
– Да. И я видел её во сне, золотую птицу.
– Это один из её обликов. Но, если бы ты увидел её в облике прекрасной девушки, то это было бы настоящей, сказочной удачей для тебя и ты, хан, до конца своих дней был бы одарён способностью видеть перед собой путь счастья. Но образ птицы и её пение – это тоже очень хороший знак, не каждому доступный.
– Разве не ты, Мать Басаат, явила мне тот сон?
– Нет, конечно. Я лишь привела тебя сюда, на вершину Кунгак-тау. Слушай дальше, хан:
– Хумай – существо мира, добра и счастья. Она не может быть там, где идёт война и льётся кровь. На юге, в Большой Степи, уже много лет полыхает война, и она вот-вот может хлынуть сюда, и тогда Хумай навсегда оставит эту землю. И вся краса, расцветшая её сиянием, будет уничтожена и выжжена войной. Тэнгри, наделяющий жизнью, слышит песнь дочери Солнца и Самрау, небесного владыки и, чтобы Хумай могла остаться здесь, даёт нам возможность уберечь эту страну от войны, являя знаки.
– Нам грозит война, Мать Басаат?
– Да. Разве этим летом ты не видел по ночам особенно много зарниц на юге? И ни разу тучам не удалось скрыть нас от кровавого сияния Аташ-Бахрама, звезды бога войны. В день солнцестояния стая журавлей пролетела с юга на север, крича пронзительно, словно они спасались от гибели. А полная луна в ту ночь была красной, как свежая кровь. Было ещё много знаков – это сам Тэнгри разговаривает с нами, мы лишь должны видеть всё. И это он, когда я стояла в потоке своей реки, сказал мне, что я должна подняться сюда, на эту вершину, и привести тебя. Здесь он скажет нам. А теперь, башняк, мы будем сидеть с тобой и ждать. И не говори ни слова – всё, слова больше не нужны…
Белес, привязав лошадей к деревьям, остался возле них и теперь сидел на траве, разглядывая всё вокруг. Он ни слова не слышал из разговора хана и той женщины, но знал, что всё это очень важно. Похоже, что они долго пробудут здесь.
Басаат, Хранительница Агидели и Алтузак, хан балабашняков, сидели, глядя на раскинувшиеся внизу бескрайние просторы. Прошло много времени: трудно сказать, сколько – солнца не было видно. Сперва было неудобно сидеть в одной позе, но постепенно Алтузаком овладели покой и
Прошла целая вечность…
Вдруг синяя, пульсирующая точка проступила в смешении цветов и образов, и приковала внимание Алтузака.
А затем словно пелена спала с его глаз, и он отчётливо увидел, что точка эта – развевающееся синее нечто, дрожащее на чём-то вроде шеста. Всё это проступало всё яснее, и вскоре Алтузак увидел чёткую картину: конский хвост! Он развевается на древке семихвостого знамени кипчаков! Картина расширялась, дополняясь новыми деталями. Войско кипчаков несётся прямо сюда, к этой горе, и впереди знаменосец с семихвостым, развевающимся знаменем с синим хвостом на конце древка. Орда несётся лавиной, ощетинившейся сверкающими копьями и заполняет собой всё…
И вдруг они остановились, как будто наткнувшись на преграду. Прямо на их пути стоит одинокий всадник. И в руке его – пятихвостое знамя месегутов. Его конь вздымается на дыбы, всадник поднимает своё знамя высоко, насколько возможно, над головой. И войско кипчаков рассеивается, как дым. Постепенно исчезает и одинокий всадник, и лишь знамя месегутов – пятихвостое, красного цвета – остаётся перед глазами Алтузака. Оно поднимается выше и всё увеличивается в размерах.
И вдруг Алтузак понимает, что облака и солнечный свет создали причудливую картину в небе: – знамя красного цвета и с пятью хвостами. Вот они, облака, и вот равнины и горы. И красное, пятихвостое знамя, созданное облаками и игрой света заходящего солнца в них – вот оно, прямо в небе перед ним. Алтузак встряхнул голову, приходя в себя.
– Это знамя месегутов, – сказал он.
– Продолжай смотреть, башняк.
Облака уже изменились, и то место, где ими был создан образ знамени, уже зияло прорехами в полностью скрытом тучами небе. Из одной из этих прорех горящей струной изливался поток солнечного света, направленный в одну точку посреди равнины.
– Оно там, – сказала Хранительница.
– Знамя месегутов? – спросил Алтузак.
– Нет, не знамя. Там человек, который нужен тебе, хан. Он, я думаю, из месегутов. Ты должен найти его – небо прямо указало тебе на него своим светом.
– А знамя, о чём оно говорило?
– Ты узнаешь об этом, хан. Теперь всё, поезжай.
И, когда Алтузак-хан и Белес спустились с горы Кунгак-тау, началась гроза. Наступила ночь…
4. Красные Волки.
Вечерняя гроза насквозь промочила воинов десятника Каракоша и огромный костёр, разведённый ими, полыхал всю ночь. Лишь урывками удалось поспать продрогшим егетам – они прижимались к огню, в поисках места посуше, и старались в то же время не обгореть. Какой уж тут сон? Аюхан, назначенный сторожевым, всю ночь поддерживал жаркий огонь, стараясь прогреть и просушить как можно больше пространства. Он же и смотрел, чтобы кто-нибудь, из особо уставших друзей, не обжёгся у слишком близкого огня.