Тихон
Шрифт:
С утреца, да под настроеньице, у него все выходило живенько.
Архип, оценив пустоту своего стакана, трижды подумал, прежде чем продолжать обвинения Тихона-чаечерпия, но не удержался.
– Никому я не Арик, – сказал Архип, – это вообще не наше слово. Не православное какое-то… Тебя, Тихон, вообще не туда заносит, сильно не туда. Ты вон недавно, вообще, нафантазировал, что весь этот мир – чей-то сон.
– Да я вообще вообще, – признал Тихон, – и в общем-то.
– Да, ты вообще, – с чувством великой своей правоты признал Архип, и потребовал, – наливай! Брахман…
Тихон послушно разлил по стаканам чай, и задумался. В голове мифический Арик Брахман возжаждал права голоса, и Тихон уступил.
– А я тебе, Архип Иосич, вообще так скажу – ты напрасно меня критикуешь. Ты вообще знаешь, как устроен наш мир?
– Брахман приснил, – усмехнулся Архип, отхлебывая из стакана.
«Когда-нибудь ты станешь пить из блюдечка, прикусывая сахарок – потому что Иосич», подумал про друга Тихон, «и самовар у тебя будет тульский, аутентичный».
– Этот мир – отпуск, – сообщил Тихон, и принялся рассказывать другу правду, – в относительно недалеком будущем люди придумали виртуальный мир, а в том мире ни травинки уже, ни животинки, ни воды чистой, одна синтетика и искусственный интеллект. И вот там, в будущем, человек надевает на себя шлем с проводами и оправляется сюда, где еще можно подышать и насладиться, так сказать, относительной чистотой первозданности. И вот мы здесь наслаждаемся, а на самом деле сейчас лежишь ты, Архип, в специальном кресле, и на башке у тебя шлем. И у меня тоже шлем.
Чай закончился в стакане Архипа. Тогда Архип сам себе налил, не дожидаясь, потому что Тихон ему сейчас много дал своим рассказом, а усугублять дисбаланс, принимая от Тихона еще и чайное услужение, Архипу, как говориться, отнюдь.
– Так значит, – задумчиво произнес Архип, – вот Филька, что сейчас в магазин вышел, он вроде как шлем снял?
– Ну, вроде как, – признал Тихон.
Догадка товарища показалась ему интересной. А почему бы и нет?
Архип вздохнул, поглядев на Тихона с большой печалью.
– Мне иногда кажется, Тихон, – сказал Архип, – что у тебя точно шлем барахлит.
– Бывает, – охотно признал Тихон, – или у меня модель старая.
– Фирмы «Брахман», – уверенно кивнул Архип, будто у него там точно контрольный пакет акций, в этом «Брахмане», – только мы не просто лежим, Тихон, мы космонавты в анабиозе, летим на Альфу Центавра двести лет, и этот мир нам для развлечения крутят, как в кино. Что, съел? Думал, Архип совсем темный, да?
– А Фильку оживили уже, и он, бедолага, шарахается, одинокий, по кораблю.
И им стало удивительно жалко Фильку. Представили, как он бродит, ищет свой криогенный гробик, а на корабле уже коммунизм, потому что многие из пассажиров ожили и его установили, пока экипаж спит.
Тут раздался звонок в дверь, это отец Филип пришел из магазина. Он всегда интеллигентно звонил, потому что однажды прочел в книжке про наших разведчиков, как муж-разведчик приезжал домой после многолетней разлуки, и звонил с вокзала жене-разведчице, сообщал, что он уже в стране и скоро будет дома. Отцу Филипу эта история так понравилась, что он начал вести себя так же, как тот муж.
– Привет! – звонко информировал товарищей с своем настроении отец Филип, – а чё вы такие кислые?
– У тебя совесть есть? – набросился на Филипа Архип.
– Самому мало, – отрезал Филип, – Вон у Тишки спроси.
– Да я не прошу, я спрашиваю, – пояснил Архип, – у тебя совесть есть? Мы тут переволновались за тебя все. Где ты шляешься?
Как ему объяснить, что распереживались все за него, пока его не было? Представляли, как одиноко ему было бродить по опустевшему кораблю, как он проспал коммунизм, и так далее.
Одно радует, что они, все трое, наверняка экипаж, а вовсе не какие-то там пассажиры.
Закиношье
Сидел отец Филип у компа, киношку смотрел. Телевизора-то у них не было, зачем он им, непривитым от зомбирования. Дядя Архип, отвлекшийся было на мелкие кухонные делишки, подсел к отче.
– Кино смотришь? – спросил дядя, хотя даже такому никудышному животному, как еж, было бы понятно, чем занят отче, – Тебе помочь?
– Сам досмотрю, – пообещал жадюга отец Филип.
Но было видно, что кино явно стынет, а рот у отца Филипа маленький, нерабочий – таким всю киношку не взять, даже с размаха. Так что дядя подсел одесную, прямо на лысый ковер, крякнул пару раз, хрустнул суставами, как трогающийся состав, и попробовал скромно откусить от картинки.
– Только молчи, а то по буксам! Ты ж знаешь, за мною не заржавеет, – посулил отче.
Дядя Архип кивнул, снова скрипнул кормой, как старый баркас, и сделал вид, что подчинился правилам поведения в кинозале.
Давали легкую мелодрамку. У отца Филипа было, похоже, генетализованное тревожное расстройство, и фильмы он смотрел только с красивыми бабами. Они его успокаивали, внося столь дерзко отсутствующий элемент красоты в нерасцвеченную жизнь отче. Ангел-хранитель подозревал, что ГТР было в хронической фазе, и скоро будем звать Ашота Терапевтяна, известного в городе тревожного доктора. Но отче ломался, кривился, отбрехивался – и снова бежал за комп наслаждаться крутыми видами.
– Ничего себе, – сказал дядя Архип, наблюдая на экране блондинку.
Отче кивнул, мол, очень даже себе. Настолько себе, что даже видами делиться не хочется. В воздухе повисла выгнутая подковой непримиримая конфиденциальщина – отче предпочел бы смотреть один, без дяди. Но дядя уже имелся, так что…
– Одним глазом смотри, – зашипел отче.
Дядя послушно закрыл левый глаз. Мелодрамка потекла гуще.
– Чё целишься! – снова зашипел отче, – Левым смотри!
Дядя закрыл правый тоже, и теперь мог умиляться разве что своей внутренней мелодрамой. Но у него там был, как всегда, фарс – и никаких баб, даже страшных. Пару минут дядя созерцал фарс, потом вспомнил, что подсел не за этим. На экране мелодрамы теперь светились сразу две женщины, обе крайне привлекательные блондинки. Дядя улыбнулся мысли о том, что скоро всех переселят в виртуальный мир и подобного рода экземпляры станут куда доступнее. Илон Маск обещал, а он парень кремень.
Конец ознакомительного фрагмента.