Тихон
Шрифт:
– Ну да, – подумал Тихон, – так оно и есть. Они, политики, реинкарнацию Гитлера среди своих ищут, злобно топорщатся друг на друга, мол, вон тот совсем как Гитлер, или вон тот – а Гитлер давно уже просто муха, сидит где-то в говне и не особо отсвечивает.
Обрадованный, что оказался умнее политиков, Тихон поманил муху:
– Ну же, цыпочка, подь сюды. Не хочешь? Ладно, быть тебе в следующей жизни интеллигентом, как я. В награду за то, что настрадалась.
Откуда он взял, что за страдание полагается награда, Тихон и сам бы ответить не смог. Наверное, поповские корни сказались. Сколько раз он об них спотыкался, а они всё лезли и лезли, корявые, ухватистые, закрученные в бараний рог, как у отца Филипа. В смысле – не рог, как у отца Филипа, а корни поповские, как у отца Филипа. Снова большая тайна происхождения Тихона давала о себе знать, например, как сейчас – в виде предрасположенности оправдывать страдание и даже ожидать за него мифическую награду.
И была у Тихона семейная тайна: он точно знал, что в роду у него были попы, то есть батюшки. По крайне мере один точно был. Именно этим фактом Тихон объяснял свою предрасположенность к страданию и свечному запаху.
Впрочем, по сравнению с предками Тихон далеко ушел в понимании своей божественной сути. Его Троица предполагала другое – вину, стыд и страх. Тихон на этом зиждился, а не на интеллигентности, как муха.
Свобода больше силы
Главное, чего следовало избегать в общении с отцом Филипом, это провокация. Поддавшись провокации, отче начинал вещать. Вещал он всегда стоя, глядя куда-то вперед и немного вверх, обращаясь то ли к Богу, то ли к другим, видимым им одним, слушателям. В такой позиции был явный плюс: можно было отца Филипа не слушать. В смысле, раз он на тебя не глядит, то вроде как к тебе и не обращается. А раз это не к тебе – так зачем время тратить?
Похоже, Бог думал так же.
Но иногда было интересно, вот как сейчас. Порывшись в старых фотографиях, дядя Архип явил на свет Божий какого-то редкого майора, биография которого была прояснена только в том плане, что он был каким-то предком дяди. Очень дальним предком, настолько дальним, что казалось, будто он вообще из стрельцов времен русского лжецаря Дмитрия. Хотя, по петлицам было ясно, что персонаж был сфотографирован точно до сорок третьего года, к котором были введены уже погоны в нашей армии.
Надо же было дяде ляпнуть сдуру, что в роде сила. Что глядя на эту фотку, он, дядя Архип, ощущает себя наследником и продолжателем. И плющит и колбасит его от ощущения принадлежности к славному роду, и еще он ощущает силу, идущую от фотографии, и много еще "ощу" "ощу", о чем не сказать, потому что слов не хватает.
Отец Филип встал посреди комнаты, выбрал точку в углу и заиграл речью, как Троцкий перед восставшими матросами. И вроде не желал он задеть дядю Архипа, а так, просто по мировоззрению его прогуляться, потоптать убеждения, высморкаться на идеи и мирно поглумиться над верованиями.
Вот речь отца Филипа, не то, чтобы слово в слово, конечно. Кто ж ее стал бы записывать, в самом деле. Тем более, что всего этого ребята понаслышались от ангела, а тому при случае не лень и повторить назидание.
«Род, как любой эгрегор, дает защиту, силу, в обмен на свободу. Но свобода важнее силы, в том числе и силы рода. И только страх оказаться голым перед воображаемыми опасностями окружающего мира толкает человека в лапы эгрегора. О, тут и родители, политики, и священнослужители, и СМИ – всякий горазд вам внушить, что мир страшен. Они от этого стола кушают, как им иначе? Им никак иначе. Радость не продается, а страх запросто.
Настоящая сила обретает возможность проявиться, когда отрываешься от рода, потому что тогда тебе оказываются доступны любые силы, и все они внутренние.
Сила, сила, сила… Послушай, как говорят люди. То, как они говорят, о них самих говорит точнее всего. Почему именно «сила»? Почему не «возможность», «энергия», «ресурс», «радость»? Потому что человек говорит о том, чего ему не хватает.
Сила нужна тому, кто ощущает себя слабым. Но ощущающий себя слабым никогда не получит силу – потому что да отнимется у того, кто и так не имеет, и дастся тому, у кого и так есть. Бедные беднеют, богатые богатеют. Подобное тянется к подобному.
Если слабый возжелает силы – как она к нему потянется, ведь она ему не подобна? Слабый может хотеть только страха, или из-за страха, вот в чем парадокс.
Вот стоит маленький мальчишка, а нам ним лось старшеклассник, и обижает его как-нибудь. О чем мечтает в этот момент малыш? О том, как он вырастет, навешает, и так далее. Или о том, что сейчас появится старший брат, и навешает. Или о том, что лось сам убежит. В любом случае он грезит о страхе, который будет нагнан на лося из десятого «Б».
Парадокс наш состоит в том, что даже воображая спокойствие и стремясь к нему, наш малыш в качестве движущей силы своего воображения все равно имеет страх. Это из-за страха он возжелал защиты и мира. Не будь страха – зачем ему хотеть его отсутствия?
Второй нюанс: если вам нужна сила рода, значит вы слабый. Но разве вы не потому слабый, что ваш род слабый? Если бы он был сильный, то и вы были бы сильны, это логично. Тогда вопрос – как черпать силу из рода, который слабый? Поэтому признаем, что нам не нужна сила рода, нам нужно что-то другое, которое мы почему-то так именуем: «сила рода».
Нам нужна не сила рода, нам нужно осознание рода. Это примерно как чинить старый автомобиль. Светишь фонариком под капот и понимаешь, что нужно исправить. И это понимание обеспечивает возможность дальнейшего движения, то есть, становится понятно – что делать. Конечно, можно назвать это понимание «силой», да ради Бога».
– А ты нам своего майора суёшь, короче, – поставил точку отец Филип и оглядел публику.
Ему было приятно, что речь свою он завершил словом «короче».
Но публики не было. Она переместилась на кухню, из уважения к отцу Филипу оставив дверь приоткрытой, так что можно было сказать, что вроде как мы и тут, вроде как слушаем, если что. По крайней мере – слышим.
Ушли не потому, что не хотели слушать, а потому, что с Архипом приключилась грусть. Человек без биографии воспылал было надеждой, узрев майора в родне: вдруг и у него, безлошадного и безжерёбого дяди Архипа, который в натуре никому не дядя и не племяш, появился шанс наковырять какую ни есть жизненную историю, происхождение заиметь какое-нибудь. Не от генералиссимуса, так хоть от майора – не инкубаторский же он, в самом деле!
Но по рассказу отче выходило, что даже если и не инкубаторский, толку от этого мало, и ничем это дяде не поможет. Как был слаб и гол, так и останешься, пока не поймешь, что на самом деле ты могуч, как Шварц, и обпиджачен от самого Славы Зайцева, который на Москве есть большой модельный папа, кум королю, сват министру. Вот бы такого в родственники, эх…