Тихоня с искорками в глазах
Шрифт:
Все в ее жизни не так, все наперекосяк, с самого раннего детства. Первые воспоминания были, словно короткие вспышки… Она стоит на крыльце и смотрит как две коровы идут к воротам, где их ждет пастух и стадо… Все в доме плачут и кричат на нее и друг на друга… Она с мамой куда-то едет… «Стой тут, утром к тебе подойдет тетя и тебя заберет», - плача и целуя ее, говорит мама и это остается последним воспоминанием, связанным с родителями. Катя не помнила пришел кто-то за ней или нет? Зато она помнила, что позднее жила в каком-то подвале, потом в какой-то семье, где ее били и заставляли качать ребенка в люльке. Она сбежала и это было первое осознанное решение, которое она приняла самостоятельно. Потом что только не было. Она прибилась к банде малолеток и вместе с ними и воровала, и убегала от милиции, несколько раз ездила на крыше поезда, переезжая из города в город, пока однажды, когда ей было лет двенадцать-тринадцать (точнее она сказать не могла), ее вместе с друзьями задержали на вокзале и отправили в детский дом. Не в приют, не во временный дом, куда часто свозили найденных детей и в которых, по рассказам очевидцев, творился настоящий беспредел, нет, ей повезло, и она попала в хороший детский дом, в котором было чисто, и в котором дисциплина была на первом месте. С ней долго разговаривала одна из воспитательниц, объясняя, что
Во-первых, выяснилось, что она умна и быстро усваивает новые знания, в результате чего, она за полгода прошла программу первого и второго класса и ее перевели в третий. Это было уже не так позорно, как сидеть рядом с самыми младшими. Еще за год она прошла третий и четвертый классы и теперь была в пятом. В этом стремлении к учебе ее горячо поддерживали учителя и Катя ощущала себя настолько счастливой, что даже сейчас, работая на заводе, она с каждой получки на большую часть денег накупала игрушек и гостинцев и отвозила в этот детский дом. Но главное в этом детском доме все было, достаточно, справедливо. Лучшие оценки ставили не за подхалимство, а за знания. И наказывали одинаково, хоть отличников, хоть двоечников, если кто-то поступал неправильно. А еще им привозили фильмы. Это был настоящий праздник. Катя влюблялась в актеров, любовалась актрисами, стараясь подражать им во всем. Это было очень хорошо, потому что тогда она следила за самой собой, старалась быть аккуратной, яростно избавляясь от въевшихся привычек вытирать нос рукавом, или ругаться самыми скверными словами. А потом она влюбилась. Ей тогда было около пятнадцати лет. Ее избранник воплотил самые светлые и самые лучшие ее мечты в жизни. В детский дом пригласили летчика, который работал в Заполярье, а сейчас приехал на отдых в санаторий, что располагался неподалеку. Героическая профессия уже заставляла относиться к нему с уважением, а еще он оказался молод … и красив. Если бы Катя знала о существовании греческих богов, то она бы точно сказала: «Красив, как греческий бог», а так она могла сравнить его только с любимым актером. Эта любовь жила в ее сердце до сир пор, именно она помогала ей выживать, когда хотелось умереть. А случилось это уже через год, кода она с другими ребятами после достижения пятнадцати лет поступила в ремесленное училище.
Воспитатели много чего желали выпускникам, от много-чего предостерегали, но никто не сказал Кате, что в первую очередь она должна бояться парней-ровесников, поскольку теперь она выглядела не мальчишкой-сорванцом, а привлекательной девушкой, с которой хотелось не дружить, а завести совсем другие отношения.
Это случилось через неделю после того как она въехала в общежитие, где жили учащиеся не только из ее училища, но и других училищ города. Девушки жили на втором этаже, парни на третьем. Дежурный воспитатель, дежурная у входа, все как положено. Но разве можно уследить за подростками, если они что-то задумали? Катю с подругой пригласили на третий этаж отметить поступление в училище. Она пошла без всякой боязни, не сомневаясь ни капельки в дружеском расположении пригласивших их парней. И ее и подругу напоили почти до бесчувствия… ну все тогда и случилось.
Ни Катя, ни ее подруга никому ничего не рассказала, боясь позора и осуждения, но самое страшное было впереди. Слух о том, что с ними можно, мгновенно распространился по общежитию. Девушки смотрели с презрением, а от липких намеков и предложений парней было просто некуда деться. Подруга попыталась отравиться, а Катя взяла нож ударила им трех парней, ранив одного в живот, другому полоснув по лицу, третьему порезав руку, которой он пытался защититься.
Был суд. Следователь сразу объяснил ей, что если бы она ударила ножом в тот момент, когда все происходило, ей вообще бы ничего не было, а поскольку она напала спустя несколько дней, то преступление тянуло на продуманное хладное убийство. За нее хлопотали, просили о снисхождении, из детского дома прислали отличную характеристику. Катя получила два года колонии для несовершеннолетних преступников. Вышла из нее без двух зубов и в полной уверенности, что ее жизнь кончена. Но неожиданно ее приняли на завод, сначала ученицей, потом она стала работать самостоятельно. Она была быстра и трудолюбива, жизнь понемногу налаживалась и тут это соревнование. Победила она, но победителем объявили другую. Это ее сломало, сломало окончательно. Она знала только единственный способ унять душевные муки – алкоголь. И вот как получилось…
Все то время, пока воспоминания Кати разворачивались в сознании Элиды, она просидела на краю кровати глядя в одну точку, она словно пребывала в каком-то трансе, мучительно переживая все то, что переживала Катя. Но вот она моргнула раз, потом другой, вздохнула, и в который раз огляделась вокруг. Она почувствовала, что ей нужно срочно восстановить силы. Нужна была еда. Еда сытная, лучше горячая. Но на столе лежал только хлеб.
Она вспомнила, что получка завтра, но впереди был день, а завтра еще один. Кушать захотелось так сильно, что потемнело в глазах, взгляд остановился на бутылке: «Можно сдать пустые бутылки!
– Элида двинулась к шкафу, вспомнив, что там лежали две бутылки из-под молока, она сделала несколько шагов и вдруг потрясенно замерла. «Стекло? Бутылки из стекла? – Элида схватила бутылку со стола и стала ее рассматривать, совершенно забыв о Кате и ее проблемах. Стекло в мире Элиды стоило безумно дорого и из него делали только флаконы для хранения зелий, Элида в восторге потащила бутылку к окну и тут вообще окаменела, совершенно прозрачные окна не оставляли сомнений, что это не слюда (как было даже в доме герцога), а тоже стекло. Она потрогала прозрачную поверхность рукой, страстно желая вырвать оконную раму и забрать ее в свой мир. – Здесь научились делать стекло! – догадалась она. – И стекло стоит настолько дешево, что его вставляют в окна… всем! Вот это да! Интересно, я смогу узнать секрет его изготовления?», - и тут же память Кати подсказала, что можно пойти в библиотеку и попробовать найти ответ в книгах. Элида снова села на кровать, но в этот раз потому что не могла сдержать восторга, но снова слабость и дрожь в ногах напомнили ей о еде. Она вышла в коридор, закрыла комнату на подвесной замок и стала спускаться по лестнице. И тут она снова замерла: на площадке между лестничными пролетами стояло зеркало. Элида ахнула, поскольку такого великолепия она никогда не видела. Тут же в памяти Кати вспыхнуло воспоминание о том, как она увидела это зеркало впервые.
… Она с комендантшей общежития поднимались по лестнице. Катя равнодушно скользнула глазами по своему отражению, а вот комендантша остановилась и с нескрываемой гордостью стала рассказывать, что это зеркало попало сюда из особняка княгини, и было изготовлено в Италии и стоило баснословно дорого. Кате было настолько безразлично и само зеркало и то, кому оно принадлежало, что она едва слышала эти слова. Катя была равнодушна к вещам, к любым предметам, презирала и ненавидела все эти удобные мелочи, позволяющие создавать комфорт и уют. Для нее главным было отношение людей друг к другу. Элида почувствовала стыд (поскольку обожала, чтобы ее окружали красивые вещи), и впервые подумала о том, насколько она внутренне не похожа на эту девушку. Элида думала обо всем об этом, а глаза жадно рассматривали ее отражение, по какой-то причуде Мироздания это тело принадлежало теперь Элиде, и она хотела знать, как выглядит. Катя была такого же роста, как и она. Худощавая, лицо загорелое, Элида с завистью посмотрела на утонченный подбородок, впалые щеки и выступающие изящные скулы. У нее самой был припухлый подбородок и округленные щеки. Мать с бешенством каждый раз тыкала носом в эти ее недостатки аристократической внешности, не слушая ничьих уверений, что у Элиды это остатки от детской внешности, повзрослев, и щеки и подбородок станут изысканнее и утонченнее, как и свойственно внешности женщин того древнего рода, к которому принадлежала мать ну и, соответственно, она. Элида так надеялась, что такие изменения произойдут до ее замужества, но чуда не случилось и в дом мужа она вошла с пухлыми щечками и круглым подбородком. «Катя же старше меня! – успокоила она саму себя. – Ей уже девятнадцать, а мне шестнадцать с половиной, наверно, все дело в этом, - Элида отошла подальше, чтобы видеть себя во весь рост. Только теперь открытые ноги бросились ей в глаза. Голые ноги! Юбка была чуть ниже колен, а дальше голые икры и щиколотки. – Ах! – ахнула она и попыталась стянуть платье пониже, что, разумеется, у нее не получилось. – Как же я выйду на улицу? Меня же все увидят! – хорошо, что память Кати тут же показала ей группки девушек, идущих под ручку друг с другом, смеющихся и веселящихся и у всех юбки едва прикрывали колени. Элида, поколебавшись несколько секунд стала спускаться по лестнице, и так задумалась, что не заметила, как к ней обратилась дежурная, сидящая у входа в здание.
– Что? – словно проснувшись спросила Элида.
– Я говорю, какая ты сегодня Катенька нарядная. Праздник какой, что ли?
– Э-э-э, - Элида посмотрела на свой, странный наряд, на туфли с облупленной краской на носках, и подумала: «В чем же обычно ходила Катя, если эти вещи считаются нарядными?» - Да я… - замялась она, и тут слова полетели из ее горла, не подчиняясь Элиде. – Праздную победу вашей внучки в соревновании, - ядовито сказала она. – Чем не праздник? – Благодушие и доброжелательность мигом слетели с вахтерши.
– Ирочка победила честно! – яростно защищая внучку сказала она. – Ира мне рассказывала, что ты хоть и больше изложниц с песком сформовала, но работала настолько плохо, что все детали вышли бракованными и их не засчитали!
– Мели Емеля – твоя неделя, - с презрением бросила Катя, понимая, что спорить с бабкой своей обидчицы – это курам на смех, вот если бы ей попалась Ирина Звягинцева… пальцы Элиды сжались в кулаки, тело напряглось, и ей так захотелось избить эту дрянь, избить жестоко, прилюдно.
Ч. 1 Гл. 3
Глава 3
В эту секунду Элида сразу же вспомнила свое желание отомстить служанке… вспомнила и вдруг подумала, что ситуация вроде бы похожая, но в тоже время что-то было совсем по-другому. Она сдала бутылки, купила два бублика посыпанных маком – свое самое любимое лакомство, и сев на ближайшую скамейку в сквере, стала рассматривать людей, пытаясь свыкнуться с мыслью, что теперь она тут будет жить. Элида смотрела, смотрела и с каждой минутой чувствовала, что ей здесь ужасно нравится! Нравилась гладкая дорога, нравились ровные тротуары, нравились прохожие… особенно прохожие… особенно девушки. Никаких потупленных скромных взглядов, никаких походок семенящими мелкими шажками. Вот это да! Элида в воспоминаниях Кати, как-то этого не почувствовала (очевидно подобное для нее было в порядке вещей), на Элиду же такая свобода произвела неизгладимое впечатление. Почему-то стало радостно на душе, это чувство заглушило боль Кати, от той несправедливости, что с ней случилась, а еще Элида ясно ощутила разницу в своем желании отдубасить служанку, что ЛИЧНО налила ей в суп снадобье и вдобавок плюнула в него и Ириной Звягинцевой, которую объявили победительницей, быть может даже без ее ведома. А что? Пришел парторг и сказал, что Следчакова не может быть победителем, поскольку передовик, чья фотография будет висеть на Доске почета, не только своей работой должен показывать пример, но и всей своей жизнью, всеми своими моральными качествами… мысленно произнося эти слова Элида была потрясена, откуда они у нее только берутся? Катя никогда так не разговаривала, и всегда презирала ораторов, говорящих пафосным, патетическим тоном. Элида вдруг хихикнула, вспомнив, что она с герцогом пыталась говорить в таком же тоне, разумеется, выбирая совсем другие слова и выражения, наверно, в минуты волнений у нее сама собой проскакивает такая особенность выражать свои мысли подобным тоном. Так или иначе, но ее соперница такая же жертва обстоятельств и, если кому надо дать в морду – так это парторгу. Вот кто виновен во всей этой ситуации! Элида представила, как она подходит к мужчине и со всей силы бьет ему кулаком в глаз. Увиденная картина ее успокоила, тем более, что Элида понимала, что никогда подобного не сделает. Катя бы могла, а она – нет. Чем больше она думала о Кате, тем отчетливее понимала, насколько они с ней думают по-разному. Например, эта страшная история, что с ней случилась в шестнадцатилетнем возрасте. Элиде как раз шестнадцать с половиной, и она могла реально оценить поступки Кати, с тем, поступила бы сама Элида.
Во-первых, она никогда и ни за что не пошла бы в комнату к мужчинам, хоть днем, хоть вечером, хоть с подругой, хоть без подруги. Насколько она понимала Катю, та согласилась на это, чтобы ее считали «своим парнем», что ли. Хотела быть своей в их компании… Элида скривилась. Чего, чего, а быть своей в компании мужчин, она бы точно не хотела. О самогоне, что пила Катя и говорить нечего. Элида бы никогда добровольно не прикоснулась к спиртному, мама ей твердо внушила, что пока женщина не родит первого ребенка, она не должна пить алкоголь, не должна принимать зелья, позволяющие усиливать магические способности… и есть мясо версов – иначе ребенок родится обросшим волосам, как дикие люди. Все это Элида свято соблюдала, и теперь отчаянно жалела Катю, с которой именно из-за алкоголя и случилась эта страшная история.