Тихоня

Бэк Дж. Л.

Теперь он хмурится, не сводя с меня глаз, схватив двумя пальцами мой подбородок и приподняв его.

— Теперь ты будешь слушать то, что я скажу, потому что у тебя нет выбора, тихоня.

Я пристально смотрю ему в глаза, чтобы он увидел и почувствовал мой вызов. Последнее слово остается не за ним.

— Вот тут ты ошибаешься. У меня всегда есть выбор. А теперь скажи, чего ты хочешь, чтобы я могла вернуться к работе.

Этот вопрос пробуждает все воспоминания о том, как мы были вместе, о всех тех случаях, когда я задавала ему этот же вопрос и никогда не получала

ответа. Если подумать, он, наверное, всегда хотел такую, как я. С кем можно было бы трахаться и играть в игры.

На этот раз он наклоняется и шепчет мне в губы.

— Мы никогда не давали никаких обещаний. На самом деле, это ты послала меня. Помнишь?

Я вздрагиваю, когда до меня доходят его слова. И это то, что он хотел сказать, практически целуя меня? Я толкаю его в грудь.

— Отвали от меня. Ты прав. Мы не давали обещаний, но стоит мне только взглянуть на другого мужчину, как ты тут же сходишь с ума. Значит… это говорит о том, что что-то происходит, правильно, или, может быть, это не работает в обе стороны? Ты заявляешь всем своим друзьям, что я твоя девушка, чтобы они не трогали меня и не связывались со мной. А сам в это время можешь встречаться с кем захочешь, но я должна сидеть и ждать, пока ты не решишь прийти ко мне?

Он фыркает, его теплое от виски дыхание овевает мою кожу.

— Бел…

— Нет, ты прав. Мы никогда не давали обещаний, но ты, черт возьми, наверняка прилагаешь массу усилий, чтобы объясниться, хотя я для тебя ничего не значу.

Он, наконец, отходит, и я чувствую, что снова могу дышать. Это не стоит затраченных усилий, потому что в груди зарождается боль от страха, гнева и гребаного предательства. Почему я чувствую себя преданной, если мы не должны ничего друг для друга значить?

На этот раз слова звучат со всей усталостью, которую чувствую.

— Чего ты от меня хочешь?

— Послушай. — Он указывает на дверь. Выражение его лица серьезное, искреннее, и мне хочется послать его на хрен, но я этого не делаю. — Тот человек, которого ты там видела, на самом деле не я. Это роль, которую меня заставляет играть отец. Иначе… — в его словах сквозит разочарование.

Я моргаю и наклоняю голову вперед, словно прислушиваясь.

— Иначе что? Он урежет твоем еженедельное пособие до десяти тысяч долларов?

Его взгляд становится острым и мрачным.

— Следи за языком, Бел. Мне наплевать, если я тебе больше не нужен. Я все равно найду способ наказать тебя.

— И что же ты сделаешь? — требую я, не заботясь о том, что кричу. — Ты только что сказал, что мы никогда не давали обещаний. Отлично. Тогда ты не имеешь права ни черта решать за меня. Если я захочу выйти в зал, поцеловать первого попавшегося мужчину, попросить его отвезти меня домой и оттрахать до смерти, я так и сделаю. Ты, Дрю Маршалл, мной не владеешь!

Его кулак появляется из ниоткуда, врезаясь в стену над моей головой, и я вздрагиваю, прежде чем поднять на него взгляд.

— Я повторюсь, но только один раз. Мужчина, который был там с той девушкой, на самом деле не я. Я просто делаю то, что говорит мой отец, участвую в семейном

бизнесе. Я этого не хочу, Бел.

Я скрещиваю руки на груди.

— И как эта девушка, засунувшая язык тебе в глотку, поддерживает семейный бизнес?

Он обхватывает ладонями мое лицо, когда из глаз по щекам начинают течь слезы. Черт возьми. Пытаюсь держаться.

— Ты единственная, кто видит меня, Бел. Единственная, кто видит меня настоящего. Это то, чего я хочу от тебя. — Его голос понижается до хриплого шепота, почти лишая меня дара речи. — Хочу, чтобы ты была той, кто привяжет меня к здравомыслию. Кто удержит меня от совершения глупостей. От разрушения всего. Той, кто не просто позволяет мне поддаться демонам, но и, черт возьми, принимает их.

Теперь слезы текут сильно и быстро, и я испытываю облегчение, когда они немного закрывают обзор.

— Пожалуйста, отпусти меня. Очевидно, я не та, кого хотела бы видеть с тобой твоя семья, если понадобилось устраивать эту, как ты сказал, игру. Душевная боль слишком сильна. Все это слишком.

Он прижимает большой палец к моему подбородку, чтобы приподнять лицо.

— Я никогда не отпущу тебя. А теперь прекрати нести чушь и послушай, что я тебе скажу.

Я моргаю сквозь слезы и жду, радуясь, что, по крайней мере, не рыдаю.

— Ты — то, что я выбрал для себя сам, Бел. Вот почему я привязан к тебе.

— Что это значит?

Он прижимается своим лбом к моему.

— Ничего и все сразу, понятно. Я хочу тебя, но никогда не смогу удержать тебя. Пока что это ты удерживаешь меня от принятия более худших решений, чем те, которые я уже принял.

— Как романтично, — бормочу я, отворачиваясь, чтобы его губы не коснулись моих. На них все еще розовое пятно от ее помады, и я не хочу, чтобы оно касалось меня.

— Я говорю тебе всеми возможными способами, что ты мне нужна.

Я отстраняюсь, и на этот раз он отпускает меня. Но никак не могу оставить за ним последнее слово. Я в бешенстве, но больше всего мне больно.

— Я нужна тебе, да? Это еще далеко от того, чтобы я тебе, черт возьми, нравилась, не так ли? Тебе нравится моя киска, мое тело, то, как кричу для тебя, верно? Но не я. Ты говоришь, что я вижу тебя. Что ж, знаешь что? Ты даже не потрудился попытаться встретиться со мной, не так ли? — эти слова больно произносить, но это правда. — А теперь позволь мне вернуться к работе. В отличие от тебя, у меня нет папочки, который давал бы мне все, что захочу и когда захочу.

Он моргает, но делает шаг назад. Конечно, он настолько огромный, что не могу уйти не задев его. Протискиваюсь между ним и стеной, пока не освобождаюсь, затем крадусь по коридору, стараясь уйти как можно дальше от него. Дрю идет следом — потому что, черт возьми, как иначе, — а я продолжаю переключать свое внимание между его задумчивой фигурой и дверью в конце коридора. Уделяя больше внимания ему, отвлекаюсь и натыкаюсь на широкую грудь, обтянутую смокингом. Отлично. Я замираю от неожиданности, потому что этот мужчина определенно не Дрю, но похож на Дрю, только старше.