Шрифт:
Подземелья под Парижем — огромные и разветвленные, как, собственно, в любом другом городе, который возводился из известняка прямо поверх каменоломен, строил метро и бомбоубежища, подземные ходы, темницы и еще бог знает что. Разведанные подземные залы и галереи тянутся почти двести пятьдесят километров. Вход в них, разумеется, запрещен. С 1955 года из соображений безопасности можно посещать только катакомбы, в которые в семнадцатом веке перенесли покойников с переполненных парижских кладбищ, и только с экскурсоводом, который демонстрирует могилы, привидения и прочее.
За порядком в подземелье наблюдает специальный отряд «спортивной полиции». Однажды отряд тренировался в Трокадеро, неподалеку от парижского Музея кино. Спустившись в подземелье через
Полицейских она, разумеется, не отпугнула. За этим тоннелем на глубине 18 метров под мостовой Парижа обнаружился огромный зал площадью четыреста квадратных метров. Он был вырублен в форме амфитеатра, по краям шли естественные каменные скамьи. В зале висел огромный экран и стояло профессиональное проекционное оборудование, также имелось множество фильмов.
При этом ни одной запрещенной, или порнографической, или экстремальной картины в коллекции не было — только фильмы нуар пятидесятых годов и некоторое количество сравнительно свежих триллеров.
«Мы не представляем себе, кто это, — заявил представитель полиции. — Там были свастики на потолке, но также были и кельтские кресты и звезды Давида. Мы не думаем, что это экстремисты. Какое-нибудь тайное общество или секта, может быть». Три дня спустя, по сведениям газеты «Гардиан», полиция вернулась в пещеру со специалистами-электриками, чтобы выяснить, откуда подземные кинофилы воровали электричество (или не воровали — может быть, они платили за него?), и обнаружила, что оборудование исчезло, все провода перерезаны, а на полу лежит записка: «Не пытайтесь нас найти».
Человек страшней, чем его скелет.
На данном сайте имеются материалы, могущие негативно сказаться на вашем психическом здоровье или по меньшей мере испортить настроение и аппетит. Многие из них включают сцены насилия, патологической жестокости, преступлений и сексуальных перверсий. Идеи, обсуждаемые на форуме, зачастую отличаются неполиткорректностью, вступают в противоречие с УК РФ, а местами укладываются в клиническую картину некоторых душевных расстройств. Просмотр сайта разрешен лишь в том случае, если вам уже исполнилось 18 лет, вы не состоите на учете в психиатрической клинике и являетесь полностью дееспособным гражданином. Автор сайта уведомляет, что все материалы, помещенные здесь, взяты из открытых источников, и предупреждает, что не несет ответственности ни за поведение пользователей на форуме, ни за возможные последствия для вменяемости юзеров и их веры в человечество. Если вы лояльный налогоплательщик, полезный член социума и пропагандист здорового образа жизни, если вы религиозный фундаменталист и поборник нравственности, если вы излишне впечатлительны и склонны к острым ситуационным реакциям — вам лучше покинуть этот сайт. Но если вы не верите в простые ответы и желаете странного, если вам снятся сны, более яркие, чем реальность, если вам знакомо притяжение края крыши и темной комнаты, а самое главное, если вы любите кино так, как люблю его я, — вам сюда.
Интро
1
Поезд накатывал из глубины, быстро, тяжко, беззвучно: приближался, приближался, ПРИБЛИЖАЛСЯ — и почему-то никак не мог приблизиться, — в блеклом черно-палевом двуцветии древней пленки, в пыльном мельтешении каких-то крапинок-волосков, в шорохе и стрекотании допотопного проектора… Жуть, невыносимая, удушливая, была в этом движении — одновременно неостановимом и незавершенном: ничего не сделать, нигде не укрыться, но и невозможно дождаться неизбежного… — и я не выдерживаю, я ору и бьюсь — не выходит ни крика, ни рывка: я словно в какой-то вязкой среде, глотающей звуки, тягуче сковывающей движения, залепляющей все отверстия тела, — я дергаюсь сильнее и распахиваю глаза — чтобы разом ослепнуть, обо что-то чем-то пребольно удариться и куда-то провалиться: неглубоко, но ощутимо и гулко.
Замираю, зажмурившись. Осторожно прислушиваюсь к ощущениям. Ни черта не разобрать. Я лежу на спине, на чем-то твердом, шершавом и мокром… Полулежу, вернее: гудящий от боли затылок упирается в такое же твердое, плечам и локтям тесно (правый локоть, кажется, разбит)… ноги полусогнуты и распрямить их невозможно. Стрекот проекционного аппарата, жесткий шелест пленки по-прежнему слышны — и еще какое-то неровное шлепанье, плюханье, дребезг… Мокро. Как-то странно мокро — со всех сторон, но при этом я, кажется, не в воде… Брызги на лице. Холодно — меня даже трясет, кожа идет мурашками, — но при этом почему-то тепло. Точнее так: холод внутри меня, тепло снаружи. Через некоторое время ощущения теплого и мокрого соединяются, дополняясь звуковым рядом — это теплая жидкость льется на меня сверху, шелестя и шлепая по тому твердому, в чем я не могу распрямиться, затекая мне под спину и зад, но не накрывая.
Ничего не понятно еще и потому, что совершенно невозможно связно думать: черная непроглядная копоть висит внутри черепа, что-то в ней ворочается, ржавое, громоздкое, неподъемное, скребя, грубо тычась в виски острыми углами и наваливаясь изнутри на глазные яблоки.
Тихонько приоткрываю глаза: жесткий электрический свет. Далекий потолок. Несвежая, потемневшая побелка, набрякшая и сморщившаяся в углу от сырости. Раструб душа, мерцающий водяной конус. Это я в ванне валяюсь. Под работающим душем.
Ни-хре-на не помню.
Я не дома. А где? У Таньки? Нет. Да и как бы меня занесло к Таньке… Еложу обеими ладонями по бортикам. Справа вплотную — кафельная стена.
И сколько я так отдыхаю?.. Да порядком — судя по тому, как уже мерзну… И никого это не колышет, что характерно.
Шарю руками по себе. Ничего на мне нет. Ну, зато я не услышу, как Брюс Уиллис, что у меня вид человека, который спал в одежде…
Как башка-то болит, сука… А это что? Ага, мои трусы. В ванне. Мокрые, естественно. Н-да.
Рыба пила.
И ведь есть у меня страшное подозрение, что не только пила… Бережно обнимаю мокрыми руками влажную голову. Есть у меня страшное подозрение, что она же, д-дура, еще каких-нибудь… дубина… колес наелась… Хотя сколько уж было, на хрен, зароков себе дадено…
Нет, как пила — помню. Отчасти. Как у Петрухи на «пятке» начинали. Смотрели по видаку мой «Dark City». Причем уже начинали с «бодяги» — хотя обычно визиты «на точку» начинаются только после того, как все остальное выпито, а башлей ни на какой фабричный продукт не хватает…
Вода эта. Вырубить ее наконец. И вылезти. Хоть понять, где я все-таки…
Какое там — вылезти…
У кого-то же день рождения намечался. У кого-то полузнакомого. У Петькиного какого-то кореша. Этого самого дурака. Из ролевой тусовки. Как его, гоблина… хоббита… Башка-а-а…
В Юрмале он, Петруха говорил, гулял: кабак какой-то снял на Йомас. И решили мы — правильно — ломануться к нему всей шоблой. Потому что все уже были хорошо датые. Ибо, как говаривал в свое время Горшок, «сто грамм — не стоп-кран: дернешь — не остановишься»…
И куда-то мы, значит, всей шоблой ломанулись. На взморье? Никакого, однако, взморья в памяти уже не осело… Не, надо все-таки вылезать, сколько можно мокнуть.
К тому же — Тихо Браге.
Легендарный астролог Тихо Браге помер, как известно, от разрыва мочевого пузыря. Его, беднягу, приперло на королевском балу в процессе беседы лично с Рудольфом Вторым — и он не посмел прервать императора и отлучиться… И если я не хочу повторить его судьбу…
С третьей попытки сажусь в ванне. Опершись рукой о левый бортик, пытаюсь через него перевалиться. Тошнота подергивается, хочет наружу. Еле сдерживаюсь.
Да. Нет. Незнакомая какая-то хата. Ванная, во всяком случае, незнакомая. Совмещенный санузел. Так, вижу джинсы…
Ладно, раз, два… Бьюсь о бортик коленкой. Ледяная плитка. Шлепаю, капаю. Осторожно пробую дверь — заперта. Никаких звуков снаружи. О’кей, куда-то ломанулись — а вот что было дальше? Дальше… Дальше мозговое усилие порождает очередной спазм — и уже не в силах терпеть, я с жалобным звуком, внезапно навернувшимися слезами и просаживающей до промежности мгновенной болью вываливаю в очко невнятную бледную дрянь, какие-то прогорклые остатки.