Тим
Шрифт:
— Да и хрен с ним, — наконец отозвался Антон.
Я сфокусировал зрение на Рико, который вскинул “Вал” и прицелился в меня. В выражении его грубого лица не было ни капли жалости. Настоящий палач… Как и я.
Я закрыл глаза. Смотреть было больше не на что. Не хотелось умирать, глядя на эту чугунную морду. При этом почему-то я чуял Матерь Киру — только сейчас это дошло. Очень сильное, немного тревожное ощущение. Или мне это кажется после взрыва и удара в челюсть? Может, у меня мозги потекли? Что же, это хорошо. Все лучше, чем смотреть на Рико-Дмитрия.
Пришло
И тут послышался совершенно отчетливый, ясный и холодный голос; он звучал так, словно включили тщательно очищенную запись в комнате со звуковой изоляцией.
— Я умирал бесчисленное количество раз в бесчисленные эпохи и знаю точно: нет ничего вечного — ни в жизни, ни в смерти. А тебе, мой заклятый друг Палач, еще не время уходить. У нас с тобой должен быть долгий разговор…
Я открыл глаза.
Было темно. Огонь погас, будто и не было пожара. Меня окружала тьма… Нет, не только меня — Антона и Рико тоже. Я видел их отчетливо, несмотря на окружающую темноту. Они озирались в страхе, и Рико больше не целился в меня.
— Эй, че это такое? — сказал Антон. Вот его голос я слышал по-прежнему неважно.
Надо мной возвышалась двухметровая фигура в белом саване, в кровавой острой короне.
Рико вздрогнул и попытался выстрелить в фигуру, но оружие дало осечку, потом еще одну. И еще одну. Рико жал на спусковой крючок, но автомат не желал стрелять.
Падший равнодушно приказал:
— На колени!
Антон и Рико в ту же секунду рухнули на колени, словно их кто-то ударил сзади под ноги. Лица вытянулись от страха.
— Умрите! — последовал новый приказ.
И они умерли. В корчах, в конвульсиях, разевая рты, но не издавая ни звука. Или я снова оглох? Потом они затихли. Из носа, рта и глаз у обоих стекала кровь, а штаны между ног промокли — они обоссались…
Было тихо и темно. Но я видел Падшего, стоящего надо мной. Он молча смотрел на меня, хотя под саваном я не видел ни глаз, ни лица. Я чувствовал его пристальный взгляд. И, кажется, в нем не было ни капли ненависти и злобы.
Я с трудом поднялся. Тело онемело, голова кружилась, но не слишком сильно. Встал перед Падшим, как маленький хоббит перед Сауроном. И тогда Падший шагнул мне навстречу, при этом каким-то необъяснимым образом опускаясь вниз. Он будто стоял на постаменте, а сейчас спускался ко мне. Но постамента не было. А Падший уменьшался в размерах.
Мне это мерещится? Это глюки от контузии? Что если я лежу без сознания и брежу?
Да, скорее всего, это бред… предсмертные видения. Наверняка меня разорвало, и я дергаюсь в агонии, как Лозоходец.
Корона растворилась, и оказалось, что Падший совсем не высокий.
— С тех пор, как Меня призвали во всем Моем величии, Я мог бы убить тебя множество раз, Палач, — сказал он. — Но Я не стал этого делать. Я устал сражаться с тобой в веках. Ты снова восстанешь в новом теле и с новой душой, а я восстану в новом теле со старой… Сейчас и здесь я хочу договориться с тобой — раз и навсегда.
— Договориться? — прошептал я. — Договор
— Кто сказал тебе, что Я — дьявол? Я принес людям свет свободы.
— Я должен тебя казнить… на Спиральном Кургане…
— Ты ничего не должен.
— Из-за тебя столько людей погибло зря… Они должны быть не Буйные, а Мирные…
— Они погибли бы в любом случае.
— Из-за тебя мои родители стали Оборотнями… Из-за тебя Ольга погибла… Из-за тебя я стал сраным Палачом! А я просто жить хотел! Как обычный человек, а не маньяк какой-то! — Я заводился. — Из-за тебя все! Ненавижу тебя!
— Но Три Волны были запланированы не мной, Палач. Я никогда не знал твоих родителей и не знал твоих друзей. Мне жаль, мне искренне жаль, что так вышло. У тебя нет причин ненавидеть меня. Посмотри мне в глаза и повтори слова ненависти. Казни меня, раз уж должен, я не буду сопротивляться. Но не отводи взгляда.
Он поднял руку и начал стягивать с лица саван. Белая ткань соскальзывала с головы удивительно легко, будто вуаль…
За одно крохотное мгновение до того, как увидеть его лицо, я все понял.
Понял, что убивать — плохо и тяжело. Что это ужасное преступление против целой вселенной, против Матерей и Отцов, чьих детей ты отправляешь в небытие. Ненависть и страх — родные братья — застилают глаза и разум в момент убийства, и человек не замечает, что на самом деле убивает свою душу.
Но если ненависти нет, убийство по необходимости причиняет невообразимые страдания.
И я закричал.
Глава 12. Падший
Я сошел с ума. Целые дни и ночи выпали из памяти напрочь, и это меня как-то не особо парило. Вот я брожу по разнесенной в клочья Общине Детей Земли на берегу огромной реки, между разорванных тел и обгоревших шатров. А вот я снова на берегу моря и бессмысленно таращусь вдаль.
Что со мной случилось? Как я ухитрился вернуться на автодоме назад, на море, на желанный юг? Почему забыл поездку? Отчего мне не хочется об этом думать?
И, самое главное, чем закончился мой разговор с Падшим? Состоялся ли он вообще или примерещился после контузии?
Антон и Рико умерли стопроцентно. Иначе добили бы Общину и увезли детей в лабораторию на исследования. Но в том, что их прикончил именно Падший, просто приказав умереть, я уже сомневался. Вероятно, сама Матерь Анфиса воспользовалась магией — кто ее знает? Я не разговаривал с ней. Или разговаривал, но забыл.
Состояние у меня было странное. Не депрессия, как после гибели Ольги, но и не обычный мой настрой. Мне было все равно, буду я жить или скоро умру. Собственно, во мне уже что-то умерло — что-то живое и чувствующее.
Я сидел на берегу в тени рваного цветастого зонтика почти до сумерек. Смотрел на солнце, что исчезало за облачными громадами, посверкивающими молниями далеко на юго-западе.
Вдруг рядом кто-то уселся. Я повернул голову и увидел худого долговязого паренька в испачканной глиной куртке. Он улыбнулся мне и хрипло сказал: