Тим
Шрифт:
— Он спит, Мэри? — Тим обошел с другой стороны кровать и смотрел на своего отца, затем притронулся к его провалившейся щеке. Он поднял голову и посмотрел на Мэри печально. — Он такой…
— Он умер, Тим.
— О, как жаль, что он не подождал! Я так хотел ему рассказать, как хорошо жить с тобой. Я хотел спросить у него кое-что и хотел, чтобы он помог мне выбрать для тебя еще один подарок. Я не сказал ему «до свидания»! Я не сказал ему «до свидания», и теперь не помню, какой он был, когда его глаза были открыты, и он двигался и был счастлив.
— Я думаю,
Теперь вдруг Мэри поняла, почему голос Рона по телефону показался таким далеким и слабым. Он начал пост, ведущий к смерти, как только Тим уехал навсегда из дома на Серф Стрит, а к тому времени, когда Мэри вернулась из госпиталя, он совсем ослабел. И тем не менее, можно ли это назвать самоубийством? Нет, она так не думала. Просто барабан перестал бить, а сердце — биться. Вот и все.
Сидя на краю кровати, Тим подсунул руки под спину отца и приподнял его усохшее, застывшее тело.
— О, как я буду скучать о нем, Мэри! Мне нравился папа, мне он нравился больше всех на свете, кроме тебя.
— Я знаю, моя любовь. Я тоже буду о нем скучать.
«А что это был за голос ночью?» — думала она. И более странные вещи случались с другими людьми, почему же такое не могло случиться с ней, с Мэри. Почему не может живая нить, которая связывает людей, дрогнуть в миг смерти и коснуться другого? Рон был совсем один, когда это случилось, и все же не один; он позвал, и она проснулась, чтобы ответить ему. Бывают случаи, когда расстояния — ничто, думала она, они сокращаются до крохотного периода тишины между двумя ударами сердца.
Глава 28
На похоронах Рона Мэри чувствовала себя ужасно. Она была рада, что уговорила Тима не присутствовать. Дони и ее муж взяли на себя все хлопоты, что было вполне естественно, но как представитель Тима она должна была там быть и сопровождать гроб до кладбища. Ее присутствие было явно нежелательно. Дони и Мик ее игнорировали. «Что же произошло, когда Рон рассказал им, что они с Тимом поженились?» — думала Мэри. После их свадьбы она разговаривала с Роном только один раз, и он не упоминал о своей дочери.
Когда гроб был засыпан и они трое пошли к выходу с кладбища, Мэри положила руку на плечо Дони.
— Дорогая, я очень вам сочувствую. Я знаю, что вы любили его. Я его тоже любила.
Манерой смотреть Дони походила на свое го брата, но такого выражения озлобления она никогда не видела у Тима.
— Не нуждаюсь я в вашем сочувствии, драгоценная родственница! Вы бы лучше ушли и оставили меня в покое.
— Почему вы не можете мне простить любовь к Тиму, Дони? Разве ваш отец не объяснил вам ситуацию?
— О, пытался! Вы очень умная женщина, не так ли? Вы быстренько подмяли его под себя, как и Тима! Ну что, счастливы теперь иметь при себе молодого любовника-идиота законным порядком?
— Тим — не идиот, вы знаете это. И, во всяком случае, какое это имеет значение, если он счастлив?
— Откуда я знаю, что он счастлив? Это только вы так говорите, а слово ваше не стоит и двух центов!
— Почему тогда не прийти самой и не убедиться?
— Не буду и обувь пачкать, заходя в ваш дом, миссис Мэри Мелвил! Теперь вы добились, чего хотели — получили Тима, все приличия соблюдены, и его родители больше не мешают.
Мэри побелела.
— Что вы хотите сказать, Дони?
— Вы довели мать до могилы, миссис Мэри Мелвил, а за ней и моего отца!
— Это неправда!
— Разве? Что касается меня, то теперь, когда мой отец и мать умерли, то и брат мой тоже мертв. Я не хочу больше ни видеть его, ни слышать о нем? И если вы и он хотите устроить спектакль и лезете со своей патологией в общество, я не хочу даже знать об этом!
Мэри повернулась и ушла.
Когда она доехала от кладбища до дома в Артармоне, она немного пришла в себя и смогла встретить Тима, успешно изобразив спокойствие.
— Папа сейчас с мамой? — спросил он тревожно.
— Да, Тим. Я видела, как его положили в землю рядом с ней. Тебе не надо волноваться о них, они вместе, и с ними мир и покой.
Что-то странное было в поведении Тима. Она села и внимательно посмотрела на него, не то чтобы обеспокоенная, но удивленная.
— В чем дело, Тим? Ты хорошо себя чувствуешь?
Он апатично покачал головой.
— Все в порядке, Мэри. Просто как-то странно. Как-то странно, что больше нет папы и мамы.
— Я знаю… Я знаю… Ты что-нибудь ел?
— Нет, но я не голоден.
Мэри подошла к нему и потянула его со стула, глядя на него с тревогой.
— Пойдем в кухню, и побудь со мной, пока я готовлю сэндвичи, Может, ты захочешь есть, когда увидишь, какие они красивые и вкусные.
— Крохотные, со срезанной корочкой?
— Я тебе обещаю, что будут треугольные, тоненькие, как бумага, и со срезанной корочкой. Пошли.
У нее на кончике языка вертелось прибавить «моя любовь», «мой дорогой», «мой милый», но она никогда не могла произнести этих слов, когда он казался расстроенным или потерянным. Научится ли она когда-нибудь обращаться с ним, как с возлюбленным, сумеет ли когда-нибудь отбросить эту сковывающую ее боязнь показаться дурой? Почему так получается, что она по-настоящему может расслабиться с ним, только когда они в коттедже или в кровати? Горькие слова Дони все еще звучали в ушах, и те любопытные взгляды, которые бросали на нее и Тима, когда они шли по Волтон Стрит, все еще унижали ее.
В мужестве Мэри не было ничего необычного. А как могло быть иначе? По своему рождению она не обладала ничем, вся ее жизнь до встречи с Тимом была нацелена на материальный успех, на то, чтобы получить одобрение от тех, кто начинал в лучших условиях. И нелегко ей теперь было бросить вызов обществу, хотя ее брак с Тимом и был освящен законом. Ее страх перед насмешками даже заставил ее попросить Тима не болтать об их браке. Это был момент слабости, о котором она впоследствии очень пожалела. Нет, ей было нелегко.