Тина и Тереза
Шрифт:
— Знаешь, кто это?
Тина оглянулась: обыкновенно одетая женщина, может быть, немного старше Дарлин, с незагорелым лицом и светлыми вьющимися волосами.
— Нет.
— Она оттуда, из того дома.
Карен подняла глаза туда, где в недосягаемой вышине серебрились видные даже отсюда стены стоявшего на скале особняка.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Тина.
— Мы живем внизу, прямо под холмом, откуда начинается дорога наверх. Эта женщина часто ходит мимо нашего дома.
— А кто она?
— Не знаю. Наверное, экономка. Смотрит за домом.
— Больше там никто не живет?
— Хозяева? Ни разу не видела.
Тина молчала.
Карен покрутила головой, обвитой туго заплетенными косами.
— Дорис Паркер говорит, если там нужна хозяйка, то она, пожалуйста, готова ею стать.
Тина, услышав такое, неизвестно почему почувствовала себя сильно задетой.
— Откуда она знает, есть ли там хозяйка?
— Болтает просто! Да если и нужна, кто возьмет туда Дорис? Может, для кого-то она и королева, но для тех господ все равно дочь лавочника! И замуж ее выдадут тоже за лавочника, так что пусть и не мечтает о большем!
Карен насмешливо сморщила курносый нос и подмигнула Тине, которая была рада, что кто-то разделяет ее мнение о Дорис. Тина почти ненавидела Дорис после бегства Терезы, потому что та вместе с Фей определенно была в этом виновата.
— А я пошла бы туда горничной, Тина! — продолжала Карен. — Хорошо работать в таком шикарном доме, и кормят, наверное, — пальчики оближешь.
Бедняжка Карен вечно хотела есть: в школе Тина часто делилась с нею завтраками.
Они вошли в лавку, где хозяйничал мистер Паркер, а также две его помощницы, Сара и Лу. В проникавшем сквозь приоткрытые двери и оконные стекла солнечном свете переливались красками бесчисленные товары, а с пола поднимались вверх пепельные столбики пыли. Лавка таила много соблазнов, и такие, как Карен и Тина, часто ходили сюда так, как ходят в музей — посмотреть и подивиться. Карен устремилась к прилавку со сладостями, а Тина заглянула в угол с одеждой. Конечно, ее лиловое в синюю полоску платье, хотя и выгорело слегка, а за последние месяцы стало тесноватым в груди, выглядит еще довольно прилично, но она не отказалась бы купить парочку новых. Особенно девушке нравилось одно, вывешенное в центре, из дымчато-зеленого шелка. Оно не имело ни глухого ворота, ни узких рукавов — было открытым, немножко, наверное, нескромным, но таким очаровательным, что на глаза наворачивались слезы сожаления и обиды. И к нему идеально подошли бы вон те туфли из крокодиловой кожи с каблуками в целых три дюйма и золотистыми пряжками. Тина представить себе не могла, как бы выглядела во всем этом… Но цена, увы, была просто фантастическая!
Платье, наверное, купят Дорис, которая мелькнула на заднем плане, высокомерно кивнув Тине и Карен, всем своим видом говоря: «Эх вы, оборванки!»
Тина невольно вспыхнула. Купила два медовых пряника и угостила Карен.
— Ты такая добрая, Тина! — растроганно произнесла девушка, пряча лакомство в корзинку, видимо, для кого-то из младших.
— Ешь, Карен, — сказала Тина и отдала ей второй пряник. — Мне что-то не хочется.
Поделится ли кто-нибудь с Терезой? Хотелось
Когда Тина возвращалась, навстречу ей попался Фил Смит. Фил был здоровенным парнем, шести с лишним футов роста, но Тина, хотя ей нравились высокие, находила его слишком огромным и нескладным. Ее не привлекало его грубоватое, усыпанное веснушками красное лицо, которому Создатель не дал и намека на красоту, невыразительные глаза с блеклыми ресницами и рыжие волосы. Она, вообще, была зла на него, как и на Дорис, из-за Терезы.
— Здравствуй, Тина, — сказал Фил, преграждая ей путь. — Как поживаешь?
— Хорошо, — коротко отвечала она, стремясь его обойти.
— Подожди! — Он пытался удержать девушку. — Давай поболтаем!
Тина ему нравилась, и он понимал, что следует спешить, пока еще кто-нибудь не понял, что это простая милая девушка ничуть не менее красива, чем высокомерная Дорис.
— Хочешь, встретимся как-нибудь? — небрежно произнес он, стараясь скрыть смущение.
— Мы уже встретились, Фил.
— Ну, я имею в виду другое… — пробормотал он.
— Нет, — ответила Тина, — не хочу. Встречайся с Дорис и Фей!
Фил удивился: скромная кроткая Тина Хиггинс никогда никому не дерзила. Верно его старший брат говорил, что женщина всегда начинает капризничать, едва почувствует мужской интерес!
— Дорис мне не нравится, — терпеливо произнес он и, подумав, добавил:— Ты гораздо красивее.
Тина вскинула зеленовато-серые глаза. Ей никто еще не говорил, что она красивая, но слова Фила нисколько не обрадовали, скорее, раздосадовали ее.
— Нет, — повторила она, игнорируя комплимент, — ты смеялся над моей сестрой Терезой!
— А, вот что! Я вовсе не смеялся над Терезой, это делали Дорис и Фей, а я, наоборот, всегда говорил, чтобы они оставили твою сестру в покое.
Но Тина не верила тому, что он говорит, она вообще не хотела разговаривать с ним. Ничего больше не слушая, девушка пошла домой, а Фил так и остался стоять на дороге. Тина всегда была вежлива со всеми, как учили мать и отец, но сейчас раздражение взяло верх.
Красивая? Это с облупившимся от солнца носом и загрубевшими руками? Да, но у нее длинные толстые косы, тонкий овал лица… Тина вовсе не обольщалась на счет своей внешности, но все же смутно догадывалась, что заслуживает несравненно большего, чем встречи с этим неуклюжим верзилой Филом Смитом, хотя он, возможно, считает себя лучшим женихом в Кленси.
Через несколько дней Тина, не говоря никому ни слова, поднялась по неприметной, петляющей между зарослей кустарника тропинке к стенам загадочного особняка. Каменная ограда, которой был обнесен сад, проходила по самому краю обрыва; дом стоял в глубине, но, хотя над стеной поднимались верхушки деревьев, окна верхнего этажа были хорошо видны. Однако они оставались закрытыми, и Тина смогла разглядеть только белые шелковые шторы.
Она немного оторопела, оказавшись так близко от того места, куда с детства взирала снизу вверх. Оно оказалось более досягаемым, чем представлялось прежде, и, что слегка разочаровало девушку, уже не выглядело таким чудесным. Налет обыкновенности покрывает достигнутое намного быстрее, чем хотелось бы, осуществившаяся мечта перестает быть мечтою, неотвратимо переходит в реальность, ибо в чистом виде она — нечто, о чем можно думать, видеть во сне, но нельзя коснуться рукой. К счастью, человеческое воображение беспредельно, оно тут же рождает новые грезы, посылая разум и сердце вновь вперед и вперед, к сияющей золотой вершине!