Тиора

Annotation

Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования. Мы прокляты, но мы все еще поднимаем голову, с надеждой глядя на яркие звезды, мерцающие в пугающей и завораживающей глубине космоса, и уповая на кого-то, кто

Максим Филатов

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Эпилог

Максим Филатов

Тиора

Посвящается всем, кто каждый день неустанно бьется с собой и со своим недугом.

Посвящается всем, кто ищет себя.

Глава 1

Уже стемнело, когда он брел по пустынной улице в свете тусклых фонарей, склонив голову и раскидывая осенние листья под ногами, усыпавшие желтым грязно-мокрым месивом дорожку тротуара. Его волосы и верхняя одежда были влажными от постоянного мелко моросившего осеннего дождя. В тот момент его несильно волновал этот дискомфорт. Его вообще уже ничто не волновало. Он растворился в окружающем его мире. Не было ни мыслей, ни желаний, просто бесцельная ходьба в никуда. Ему было все равно, куда идти, его мир был разрушен, и не было ничего такого, что могло его сейчас заинтересовать. Пустота.

Он шел вдоль улицы, глядя на мерцающий свет окон домов, как будто тысячи светлячков облепили каждое здание. В мокром асфальте дороги отражались огни фонарей и изредка проезжавших автомобилей. Небо было полностью затянуто плотной завесой туч. Он поднял голову и смотрел, как капли вылетали откуда-то сверху, из тьмы, и становились видимыми в свете высившегося над ним фонаря. Раскрыв шире рот, парень ловил их одну за другой, стараясь выбирать самую крупную. Капли падали на язык, освежая и остужая его. В мире, казалось, больше не было никого и ничего, кроме него и этих капель из тьмы, которые он ловил ртом. Его шея затекла, но он уже не обращал на это внимание: парень закрыл глаза, и его раскрытый рот растянулся в улыбке человека отрешенного от всего. Так он простоял еще некоторое время. Молодой человек не знал, сколько уже находился в таком положении. Ему попросту было все равно. Парень никуда не спешил, никто не ждал его дома, и он мог стоять так хоть целую вечность, как ему казалось. В какой-то момент его тело пошатнулось и чуть не потеряло равновесие, полупадая с тротуара на проезжую часть. В тот же момент ему просигналил мимо проезжавший автомобиль, и парень, очнувшись от своего отрешенного состояния, резко вернулся в реальность и еле успел удержать себя, чтобы не свалиться под колеса авто. Водитель подал звуковой сигнал еще раз, как бы поругав молодого человека за его нерасторопность и невнимательность. Парень отреагировал на это смешком человека, которому было в тот момент совершенно наплевать на то, что он мог свалиться под колеса, мог погибнуть или остаться калекой, а у водителя были бы большие неприятности с полицией, и много различного рода проблем. Это было безответственно, и парень знал об этом, но ему действительно было все равно. Молодого человека звали Марк.

* * *

«Маааммааа! Мамочкаааа!» — шестилетний Марк рыдал, оглашая квартиру жутким детским плачем. На улице уже была глубокая ночь, и все давно уже спали. Сонная мать живо вскочила с постели и быстрым шагом направилась к комнате детей, Марка и его младшего брата Ивана.

— Марк, что такое? Опять эти кошмары?

Мальчика всего трясло под одеялом, которое он натянул на себя до самых ушей, и только заплаканные глаза выглядывали из-за края. Мать легла к Марку в кровать, обняла его и начала тихонько ему напевать.

— Все хорошо, родной мой, все будет хорошо

— Мам — всхлипывая, произнес мальчик — опять те же кошмары: какие-то круги накатывают друг на друга, сначала маленькие, а потом все больше и больше. Мне страшно, что это, мам? — и он снова зашелся плачем, только уже тихим, вжавшись в грудь мамы.

Матери сложно было объяснить ему, что с ним не так. Она и сама не могла понять, почему какие-то накатывающие друг на друга круги так пугали ее сына. Были и другие сны-кошмары, но именно этот повторялся чаще других и сильнее всего пугал Марка.

Ее старший сын был очень эмоциональным и ранимым мальчиком в отличие от шустрого шалопая, младшего Ивана. Марк был пуглив и в какой-то степени трусоват с очень возбудимой нервной системой. Кроме ночных кошмаров у мальчика было еще одно совсем уж необъяснимое наваждение, которое проявлялось уже наяву: иногда он начинал слышать шаги людей слишком сильно, например, когда мама ходила в другой комнате, или воспитатель в детском саду прохаживалась между рядов кроватей, где спали все дети. Он слышал гул этих шагов так громко, что они его пугали, и Марк начинал испуганно спрашивать: «Почему вы так громко ходите!? Не ходите так громко, пожалуйста!». У него также был нервный тик, который периодически проявлялся: в определенные моменты он начинал часто-часто и с силой моргать, и не мог ничего поделать с этим.

Мать водила его к детском психотерапевту по поводу и кошмаров, и нервного тика, и этих испугов со странными громкими шагами, на что врач только разводил руками, мол, мальчик таким просто родился, и со временем, как минимум, кошмары точно уйдут, так как это присуще большинству детей, и уж тем более детям с повышенной эмоциональностью и ранимостью.

Когда они семьей ездили к его бабушке, мама даже водила его к одной старухе на какой-то заговор. Мальчика посадили на стул перед несколькими иконами, но перед этим угостили вареным яйцом — паренек их любил — и старуха, став возле него, начала тихонечко шептать какие-то заклинания и молитвы, как понял Марк, так как услышал краем уха что-то про Святого Духа и Отца и Сына. Мальчика это все, несмотря на высокую восприимчивость, не особо интересовало, и хотя в этом всем действе было нечто мистическое, и он понимал даже к своим годам, что нужно относиться к этому серьезно, все же его руки потихоньку были заняты вареным яйцом, скорлупу которого он медленно, раз за разом, отколупывал, стараясь подавить треск. Мать смотрела на сына и периодически начинала шикать на него, одергивая шепотом, чтобы он сидел смирно и не занимался ерундой.

Марк и Иван были от разных отцов. Своего отца Марк никогда не видел, как и его отец не видел самого Марка. Мальчик помнил лишь отца Ивана, своего отчима. Тот был неплохим человеком, но мама в итоге разошлась и с ним: виной всему стал алкоголь и семейные ссоры на его основе, вплоть до драк. Уже тогда Марк зарекся прикасаться к этой жидкости, обладающей способностью превращать человека в странное существо, которое лишь отталкивало от себя. Иван все это помнил плохо, поэтому на него эти вещи никак не повлияли. В итоге братья стали совершенно разными: непохожие внешности, характер и впоследствии достижения в учебе. Иван, младше брата на три года, был более легок на подъем. Он все время участвовал в каких-либо вылазках с друзьями, и, как водится в таких случаях, в итоге рано начал пробовать курить и выпивать. Марк же, напротив, был достаточно тихим, пугливым и вообще отличался большим домоседством, но при этом обладал большой любознательностью, и уже с раннего возраста начал проявлять любовь к книгам.

* * *

Молодой человек стоял посреди улицы весь в каплях дождя, и резко встряхнул головой, привнося таким образом ясность в сознание. Еще окутанное воспоминаниями прошлого, свалившегося на него так внезапно, оно не являлось сейчас чем-то странным в его ситуации человека потерянного. Марк засунул руки в карманы глубже, поёжился, так как начал чувствовать, что тело его подмёрзло за прогулку этим промозглым холодным вечером, и ускорил шаг. Становилось зябко.