Тиран на замену
Шрифт:
«СКАЗ 05 ИМПЕРАТОРЕ-ЦЕЛИТЕЛЕ».
– Какая глупость!
– буркнула себе под нос.
Среди императоров Тшенрана никогда не было ни одного целителя. Никогда не думала, с чем это связано. Да и не важно. Может речь пойдет о Дефустоне? Или о Кантанолле, лет десять назад распавшемся на Западный и Восточный. Названий других - мелких - стран я не знала.
Но нет. речь шла о Тшенране почти шестьсот лет назад. Древнее рукописное издание было написано старым вариантом языка, а потому читалось очень тяжело - сравнимо с весом самой книги. И повествование шло сплошным текстом без разделения на абзацы - только на главы.
Нотюр Дэм обернулся.
Дальше читать не могла - слишком много незнакомых устаревших форм слов встречалось по тексту. Но и те. что найдены в этих нескольких предложениях, вызывали нездоровый интерес. Кто такие Нотюр Дэм. Мерэйн и некрист? Что такое изордэ? Речь шла о шагроле?
От размышлений прервал сдавленный крик Алиц. Я резко подскочила с кресла, скинув старую книгу на пол, и рванула к ребенку. Алиц била руками по постели, металась в бреду и грозилась задохнуться, уткнувшись лицом в подушку. Ее мучили кошмары. Разбудить ее из-за белоцвейки не удалось, и спеленать заклятием обездвиживания получилось только с четвертого раза.
Войти в чужие воспоминания после тренировки на Вольсхом было легко. Видение обожгло. У меня подогнулись колени и сознание поплыло. Сколько времени я провела без сознания, не могла даже прикинуть. Но когда я проснулась, за стрельчатым окном хозяйничала глубокая ночь. С перепугу в первую очередь проверила подозрительно спокойную Алиц.
– Жива, о Истинные!
Маленькая княгиня глубоко дышала и безмятежно спала. Я, казалось, отлежала ей руку. Если бы с Алиц хоть что-то случилось, Вольсхий бы убил меня! Заслонка наверняка хранила в памяти, кто именно и когда проходил через нее. А в чем я провинилась? В том, что у Алиц аллергия на белоцвейку? Так не я же ее чистым экстрактом травила!
Подоткнув одеяло, я вышла в гостиную. Пусто. Спустилась в кабинет и вновь поднялась наверх, чтобы поставить на место брошенные сказки. Вольсхий до сих пор не явился. Чувствуя нарастающее беспокойство, допила холодный отвар белоцвейки и приоткрыла окно, впустив прохладу раннеосенней ночи.
Я не могла оставить Алиц в таком состоянии. А если у нее снова случится приступ? Уж лучше нарвусь на неприятности с Вольсхим, чем позволю одаренному ребенку умереть.
От видения до сих пор бросало и в дрожь, и в жар. Черноволосый мужчина лет сорока с иглой, длинной в два локтя кинулся на Алиц. Все, что она помнила помимо, так это развевавшийся алый плащ закрывшего ее собой старика-ректора и его крик «беги!» И Алиц побежала.
Аромат расцветшего ноктюра дурманил голову. Фиолетовый ночной цветок обвивал сторожевую башню целиком и нигде больше на всей территории гнезда не рос. Здесь особая магия - теперь я понимала это.
Рейсланд Вольсхий не объявился и через две недели. Все эти дни я, как самый прилежный адепт, посещала занятия без прогулов, наблюдала за выполнением практик и записалась на спецкурс по шагроле магистра Дарэш. Не то. чтобы я все понимала по теме занятий, но старательно записывала в свирк, чтобы потом попытаться разобрать хоть что-нибудь. Никогда незнаешь, что может пригодиться в будущем.
Бледной тенью по коридорам плыла Каро в сопровождении верной и хмурой подружки Мэлиан. Не прошедших проверку адептов до сих пор не исключили из академии, потому что без подписи Рейсланда Вольсхого в приказе исключение было бы незаконным. Разэл собирался-собирался, всегда и везде носил при себе копию приказа и жщал истечения четырнадцатидневного срока. За ним Марион Разэл имел право подписать приказ, как заместитель.
Не менее злой бродил Сарон. игнорируя любую мою попытку заговорить. Отшикивался, отрыкивался и сбегал, избегая меня. Других наших некромантов, прошедших проверку, я не видела вовсе. Даже Кас, обычно выделявшийся ярко-красным бунтарским цветом волос после выписки из лазарета на рожон не лез, предпочитая либо отсиживаться в спальной комнате, либо на галерке в учебной аудитории, где проходили занятия у его группы.
Алиц с каждым днем все сильнее угасала, становилась мрачнее и мрачнее, все чаще отказывалась от еды и налегала на белоцвейку, несмотря на мой запрет. Как сообщил Карэм, после убийства ее отца полтора года назад так слегла ее мать, и дочь потянула за собой. В тот раз выжили обе. а сейчас рядом с маленькой княгиней не было никого, за кого она могла уцепиться. Меня было мало. Пришлось скооперироваться с целителем Карэмом, и мы заперли Алиц в лазарете.
Без Вольсхого цитадель застаивалась и начинала в буквальном смысле гнить. Камень цитадели холодел, привнося позднеосенний морозец внутрь стен, несмотря на вторую половину сентября. Вечнозеленый хвойный лес приобрел рыжечерный болезненный отлив. Лес выл: жестокие, злые ветра безостановочно трясли ветви хвойных деревьев и гнули стволы. Волшебной красоты фиолетовые цветы ноктюра больше не расцветалм ночами, хотя их отцвет приходился на первые заморозки.
Даже адепты, чуждые земле, существовали в непонятном безжизненном «желейном» мирке. Каменные стены цитадели не удерживали тепло - только камин в гостиной сторожевой башни позволял не замерзнуть во время сна. Пока Алиц спала в сторожевой башне, я ночевала рядом с ней, далеко не отходя. Я боялась, что ее кошмары - и судороги - повторятся, и никто не успеет оказать ей помощь.
И я сама изменилась на фоне всеобщей безнадежности. Яркие вещи были сдернуты с вешалок и убраны в чемодан. Их место заняли два новеньких комплекта академической формы неприятного мне черного цвета, но я то и дело находила зацепки и потертости от частых стирок. То пуговица отрывалась, то крючок, то карман продырявился. По большему счету, я на себя накручивала.
Все вокруг вдруг стало таким серым, неинтересным, неважным. В коридорах - ни одной драки, в столовой - ни одной битвы, в аудиториях и на полигонах - ни одного происшествия. Жизнь стала такой... безнадежной Будто не было диких разгульных вечеринок еще месяц назад. Будто мы с «асом. Эржем. Риской и Его Светлостью Семирским не прошли тяжелое ночное испытание. Кот пал смертью храбрых, защитив собою Риску, а она до сих пор пребывала в неведении насчет его трагичной судьбы.
Даже Марион Разэл, не потеряв прежней строгости, не выглядел таким опасным, каким казался всего лишь две недели назад. Он бродил по коридорам, цапался с магистрами с кафедры иллюзий насчет ремонта помещений, хамил им и выражал крайнюю степень несознательности, почему опытные иллюзионисты не могли самостоятельно поменять цвет штукаг/рки на стенах и потолке.