Тиран
Шрифт:
Завтра на рассвете Дафней собирается атаковать карфагенские позиции, находящиеся перед нами, чтобы затем обратить все наши силы на их укрепленный лагерь. Полагаю, он намерен просить вас о помощи лишь тогда.
— Твое поведение заслуживает самого строгого порицания, — заметил другой полководец, более пожилой, чем первый, высокий и сухопарый, в доспехах из черной кожи, украшенных серебряными пряжками. Дионисий в жизни своей не видел столь щеголевато разодетого военачальника. — Ты по собственной инициативе решился на опасную затею, не поставив об этом в известность свое командование, ты рисковал попасть в плен к врагу, а стало быть, раскрыть ему важные военные тайны, ты…
— Я сделал то, что должен был сделать, чтобы спасти этот город, — оборвал его Дионисий, энергично взмахнув рукой, — и рисковал при этом своей собственной шкурой, а не чужой. На моих глазах пали уже два города, и я не хочу, чтобы Акрагант разделил их судьбу. Поступайте как считаете нужным, я вас предупредил. Если бы я командовал вашей армией, я бы приказал провести вылазку, чтобы ударить врагу в спину, пока мы будем сражаться с ним лицом к лицу. На стенах достаточно будет оставить один сторожевой отряд, и после того, как противник понесет поражение на нашем участке, мы общими силами нападем на его укрепленный лагерь, расположенный к западу от города. Если карфагеняне попытаются атаковать весьма ограниченными силами, оставшимися на защите лагеря, мы ударим по ним с тыла и припрем к основанию стены. Вот как поступил бы я. Но решать вам. Я лишь хотел, чтобы вы были в курсе создавшейся ситуации. Если у вас больше нет вопросов или поручений, я отправляюсь обратно в свой лагерь, чтобы попасть туда прежде, чем заметят мое отсутствие и арестуют. Не хочу пропустить завтрашнего представления.
— Предлагаю задержать его, — произнес военачальник, несомненно, представлявший древний аристократический род, судя по тому, как были собраны его длинные волосы на макушке. — Выдадим его сиракузскому командованию по окончании военных действий и посмотрим, останется ли у него к тому моменту желание выступать с подобными инициативами.
Дионисий подошел к нему почти вплотную и пристально заглянул в глаза.
— Только попробуй, — проговорил он.
Теллий вмешался в происходящее, дабы как-то ослабить напряжение:
— Гегемоны, прошу вас, нет никаких оснований для столь суровых мер. Вам нанес неофициальный визит воин союзников, вот и все. Что тут странного?
— Выступайте, как только мы атакуем врага, — еще раз обратился к присутствующим Дионисий, отступая назад и по очереди глядя в лицо каждому из четырех военачальников, стоявших перед ним. — Не медлите ни минуты. Прощайте. — Он собрался было уходить, потом вернулся и остановился перед Теллием. Дионисий долго смотрел на своего старого друга, и тот понял: молодой человек много хотел бы ему сказать и не может вымолвить ни слова.
Теллий похлопал его по плечу:
— Ну давай, иди. У нас будет еще время поговорить после того, как мы уладим это дело.
Дионисий удалился молча, как делал всегда, когда сердце его сжималось от мрачной тревоги. Теллий стоял, слушая звук его шагов, раздававшийся среди стен огромного святилища.
— Ну, как прошло? — спросил Лептин, завидев перед собой Дионисия, явившегося перед ним словно призрак.
— Плохо, — ответил тот.
12
Гимилькону своевременно сообщили о прибытии и численности союзников осажденных, и он распорядился выслать подкрепление: иберийские и кампанские наемники ночью заняли отведенные им позиции, бесшумно пробравшись через леса, занимавшие пространство между городом и морем.
Дафней, со своей стороны, перед рассветом выстроил свою армию на реке Гимере и вскоре после этого отдал приказ пересечь ее вброд и зайти в тыл вражеских позиций.
Армия передвигалась единой колонной, а потом широким маневром перестроилась фронтально в восемь рядов. Дафней, находившийся на левом фланге, назвал пароль, и тот, стремительно передаваемый от воина к воину, вскоре достиг правого фланга. И по мере того как пароль передавался от одного к другому, люди поднимали щиты и опускали копья, так что казалось, будто волна из бронзы и железа движется от одного края этой огромной человеческой массы к другому.
Потом над ними надолго повисла тишина. Все ждали, пока тонкая линия зари на востоке разрастется и зальет светом землю. Дафней дал своим людям понять, что сигнал к наступлению будет, когда воины различат свои тени, поэтому каждый не отрывал взгляда от земли прямо перед собой, с усиливающимся напряжением ожидая появления на ней своего силуэта. Наконец на земле проявились четкие, длинные тени, и в то же самое мгновение зазвучали трубы, полководцы издали военный клич, громко повторенный воинами, и войско выступило во всей своей мощи.
С противоположной стороны в ответ раздалось протяжное завывание рога, и карфагеняне тоже бросились в атаку. Впереди шли иберийские и кампанские наемники, ветераны многочисленных битв, сражавшиеся под самыми разными знаменами. На первых были белые туники, покрытые металлическими пластинами, а на головах — кожаные шлемы с красными султанами; на вторых — плотные кожаные панцири и шлемы со впечатляющими гребнями из перьев, а в руках — большие расписные щиты. Они двигались, подбадривая себя криками и осыпая ряды неприятеля градом стрел и камней из своих смертоносных луков и пращей. Каждый раз при этом греческая фаланга поднимала щиты, чтобы выстоять под этим шквалом. Под барабанную дробь беспрестанных ударов о бронзу армия упорно продолжала свое наступление — бегом, чтобы приблизить момент схватки. И она наконец началась, в полустадии от лагеря карфагенян. Противники с воинственными возгласами набросились друг на друга. Стена греческих щитов ощетинившаяся копьями, обрушилась на ливийцев, иберийцев и кампанцев, непревзойденных в бою один на один благодаря своей ловкости и опыту, но не столь стойких против такой мощной лавины. Рукопашная шла долго, борьба завязалась ожесточенная и кровавая. Наконец ряды карфагенян дрогнули и начали отступать под усиливающимся натиском противника, усыпая землю телами погибших и раненых. Последних приканчивали своими копьями воины из замыкающих рядов греческой армии.
Тем временем на городских стенах Акраганта собралось множество воинов, громко подбадривающих своих союзников, будто те, в исступлении и грохоте сражения, могли их услышать. Однако их крики, конечно же, достигали укрепленного лагеря противника, сея там сумятицу и страх.
В какой-то момент, когда стало ясно, что войско Гимилькона отступает, воины Акраганта начали группироваться вокруг своих полководцев, призывая открыть ворота и отправить их в бой, чтобы они могли тоже наброситься на врага и уничтожить его раз и навсегда.
— Чего мы ждем? — кричали они. — Пора действовать, покончим с этим делом, случай подходящий!
— Перебьем их всех!
— Отомстим за Селинунт и Гимеру!
Военачальник по имени Кратипп попытался успокоить их.
— Тишина! — воскликнул он. — Замолчите! Послушайте меня!
Гвалт, казалось, поутих, но звуки битвы, доносившиеся до города, вводили воинов в исступление; яростное воодушевление читалось на лицах, во взглядах, в дрожи их тел. Все они хотели принять участие в этом свирепом празднестве, жестоком побоище, прежде чем оно завершится.