Тиран
Шрифт:
— Да, именно так.
— Ну, тогда мы договоримся.
— Осторожно, вот он сходит на берег.
Лисандр в это мгновение как раз покидал свою триеру. Ему было за шестьдесят, волосы с проседью, с залысинами и при этом с хвостом на затылке — на спартанский манер, серо-зеленые глаза, больше серые, чем зеленые. Безоружный, в гражданской одежде, он щеголял перстнем, слишком броским и крупным для спартанца. Вероятно, это был сувенир, напоминавший об азиатских походах и знак того, что он достаточно силен, чтобы на родине бросить вызов эфорам, ревностным хранителям строгих обычаев Спарты.
— Гегемон… — обратился к нему Дионисий. — Добро пожаловать в Сиракузы.
— Гегемон, — ответствовал Лисандр, — рад видеть тебя.
Дионисию было приятно слышать от него такое обращение, что-то вроде официального одобрения. Знак того, что Спарта признает его власть в городе. Он повел гостя в крепость, где велел приготовить ужин. Аксал следовал за своим хозяином, вооруженный до зубов, внешне он теперь ничем не отличался от греческих воинов; Лисандр же, напротив, шел один, без единого охранника. Очевидно, он считал себя столь могущественным, что не нуждался в них.
Дионисий велел проводить его в свою комнату, чтобы он мог умыться и переодеться, если пожелает, однако Лисандр спустился оттуда в том же платье, какое носил на корабле. Хозяин усадил гостя во главе стола, а сам разместился напротив. Лептин устроился на равном расстоянии от обоих. Здесь не было ни изысканной мебели, ни диванов. Стол представлял собой струганую дубовую доску, расположенную на высоте полупяди, стулья больше походили на скамейки.
— Здесь как в Спарте, — немедленно заметил Лисандр, и непонятно было, что звучит в его голосе: довольство или плохо скрытое неодобрение.
— Мы люди простые, — ответил Дионисий, — и ведем строгую жизнь, полную воздержания. Однако ваша черная похлебка — это слишком даже для нас. Мы приготовили для тебя рыбу. — И он указал на блюдо, которое в этот момент подавали к столу вместе с хлебом и мисочкой с горячей водой — чтобы ополоснуть руки.
— Так и должно быть у настоящих воинов, — проговорил Лисандр, и снова присутствующие не поняли, похвала это или сарказм.
«Хитрый прохвост», — подумал Дионисий. Потом, решив, что с формальностями можно покончить, он перешел к сути дела:
— Мне бы очень хотелось знать о цели твоего прибытия сюда, в Сиракузы.
Лисандр пристально посмотрел ему в глаза, внезапно становясь серьезным, почти холодным.
— Спарта выиграла эту войну, но причин радоваться у нее нет. Мы потеряли много людей и понесли великий ущерб, то же случилось и с нашими союзниками. Сейчас наши отряды снова находятся во всех городах прежней афинской лиги, под командованием военачальников, обладающих также и политическими полномочиями, однако мы понимаем, что поддерживать такой порядок будет непросто. Персы помогали нам лишь потому, что Афины всегда представляли для них угрозу, и в любой момент они могут переменить свою линию поведения. Посему нам нужны друзья и союзники повсюду. Спарта всегда поддерживала дружественные отношения с Сиракузами. Более того, быть может, именно Сиракузам она обязана своей окончательной победой. Ведь как раз под этими стенами афинскому могуществу нанесли сокрушительный удар… С другой стороны, вы бы не справились без нашей помощи.
— Однако здесь… — ответил Дионисий, постепенно понижая голос, — речь идет не о Сиракузах, ведь это я… их представляю.
На лице Лисандра появилась ухмылка, вероятно, означавшая улыбку.
— Буду с тобой откровенен, гегемон: иметь дело с одним человеком гораздо проще, чем с Народным собранием. Это понятно?
— В высшей степени. Разумеется, я с тобой согласен. Мой брат сказал, что нам позволят завербовать наемников на Пелопоннесе и первые отряды уже направляются сюда.
— Верно, однако он действовал исключительно по своей воле. Мы к этому не имеем отношения. Мы тут совершенно ни при чем.
— Понимаю, — ответил Дионисий. — Большего мне и не надо.
— Мы помогли тебе остаться у власти, потому что на данный момент нам это выгодно. Надеюсь, я выражаюсь ясно.
— Более чем.
— Если же обстоятельства переменятся…
— Мне придется выпутываться самому.
— Именно.
— И что же я могу предпринять, дабы все оставалось по-прежнему?
— Займись Сицилией.
— Я это сделаю.
Лисандр вздохнул, словно внезапно ощутил усталость от путешествия.
— Может, ты хочешь уйти со своей должности? — поинтересовался Дионисий.
— Да, скоро, — ответил спартанец. Взгляд его упал на Аксала, чья огромная фигура возвышалась на фоне стены, у которой он неподвижно стоял за спиной своего хозяина. Он носил доспехи на греческий манер — панцирь и наколенники, — однако оставил ожерелье и усы: лишить его их оказалось делом невозможным.
— Это кто? — спросил Лисандр.
— Мой телохранитель.
— Но из какой он страны? Похож на фракийца, но слишком большой.
— Он кельт, — ответил Дионисий. — Я купил его на рынке.
— Кельт, да? Они все такие?
— Он говорит, что его братья — еще больше.
— Да, я слышал, что они живут на берегах Северного океана, а когда прилив накрывает их деревни, входят в воду и толкают ее щитами, словно пытаются остановить… Вероятно, они весьма кичатся своей силой. Если однажды они обратят внимание на красоту и богатство наших земель, то станут для нас большой проблемой. Их трудно будет сдержать… — Он снова украдкой поглядел на Аксала. — Зевс свидетель. Он похож на титана! Тебе известно, есть у него какое-нибудь слабое место?
— Да, солнце. Он не переносит солнца. Оно сжигает его кожу. Однако мои врачи выяснили, что смесь из оливкового масла и зеленых орехов помогает избежать ожогов.
— Интересно, — вполголоса заметил Лисандр, — в самом деле интересно… Твоя рыба была вкусной. А теперь, если позволишь, я пойду отдохну. Тяготы войны ослабили меня. Я уже не тот, что прежде.
Явился раб и убрал пустое блюдо. Затем проводил гостя в спальню. Дионисий сделал знак Аксалу, и тот удалился.