Тиран
Шрифт:
Я сделала глубокий вдох.
Нет, это не может быть она.
В этом не было смысла.
Я помчалась через комнату и пересмотрела все фотографии в рамках, сбивая некоторые из них на пол, но, наконец, нашла то, что искала.
Нашла её.
Фотография в моей руке была сделана в одной из тех старых кабинок для фото, где люди позируют, словно они на Диком Западе. Мы с Таннером оба на этом фото, одетые в ковбойском стиле. Высокие шляпы и сапоги, с повязанными на шеях банданами, и она между нами. Упёрлась стопой в направленное вверх дуло пушки. Платье на плечах
Я уже видела, как она делала это.
Только пистолет был направлен на меня.
Святое. Дерьмо.
И затем кое-что случилось. Словно вилку вставили в рабочую розетку. Сначала это были мелькающие вспышки. Но затем они превратились в набирающий скорость поток, затопивший моё сознание образами, из которых не было возможности выбраться. Волна за волной они наводняли мой разум.
Оно было первым.
Но не последним.
Воспоминание.
— Ещё один раз, Рэй. Обещаю. Я не попрошу снова, мне больше некуда пойти.
Уже в третий раз за месяц лучшая подруга постучалась в окно моей спальни посередине ночи и попросила впустить её. Пусть это разобьёт моё сердце, но в этот раз я решила сказать ей «нет».
— Не могу, не в этот раз… и больше никогда. Что случится, если папа тебя поймает? Он сказал, что позвонит копам. Помимо всего прочего ты не можешь взбираться по дереву и стучаться ко мне в спальню ночью. Вдруг здесь бы был Сэмми?
— Сэмми здесь?! — громко выкрикивает она и вглядывается в темноту моей комнаты. Сэмми у Таннера, но, как и всегда, из всего сказанного ею было услышано совсем не то, что надо. — Сэмми любит свою тётушку! Эй, Сэмми! Это я! Твоя тётя здесь!
— ШШШШШШШ! Нет, он не здесь, но ты разбудишь весь дом! — нет никакого желания отчитывать её как младенца. Хочется поговорить с ней, как раньше. Начать нормальный разговор, словно она всё та же девушка, с которой я подружилась, когда мне было четыре года. Девушка, с которой мы вместе ходили в подготовительную группу, из-за которой я получила своё первое замечание в классе, потому что мы слишком много болтали. Но лучшей подруги и той девушки, с которой я была знакома всю свою жизнь, больше не существует, а на её месте человек, который мне незнаком.
Её ярко-рыжие волосы теперь странного красновато-фиолетового оттенка. А ярко-зелёные глаза теперь стали стеклянными и смотрят в никуда. Грациозная и благородная ученица балетного класса стала дёрганной, как будто выпила несколько чашек кофе. Её ногти выглядят так, словно их долго грызли.
— Теперь ты не хочешь, чтобы я приближалась к твоему сыну? — раскачиваясь, она пытается скрестить руки на груди. Только то, что она схватилась за ветку дерева, удержало её от падения на землю. Часть меня хочет впустить её, чтобы она не упала и не сломала себе шею.
— Нет. Не хочу. — Обычно я не озвучивала правду, а говорила что-то типа «Конечно, хочу, чтобы ты была с ним, но…», а дальше что-то выдумывала. Я танцевала вокруг правды и пела ложь слишком долго, наблюдая, как моя лучшая подруга отдаляется от меня всё дальше и утопает всё глубже в наркотиках и сексе.
Это
Мне не хочется исключать её из своей жизни, но приходится напоминать себе, что эта девушка уже не та подруга, которую я всегда знала и кто была моей семьёй даже больше, чем алкоголичка мать или тиран отец. Но ничего из предпринятого мной не работало. Она уже три раза была в реабилитационном центре. В последний раз у неё даже не получилось пройти весь курс лечения, потому что в день своего восемнадцатилетия она ушла из клиники.
После того поступка родители перестали с ней общаться, и она начала надолго куда-то пропадать. Я ничего не знала о ней на протяжении нескольких недель. Затем месяцев. Иногда мне казалось, что её уже нет, но она появлялась из ниоткуда, выглядя с каждым разом всё более измождённой. С каждым разом её одежда была более потрёпанной. Волосы более тонкими. Кожа была покрыта ссадинами и царапинами. Под ногтями всегда была грязь. И она признавалась, что жила на улицах. Но когда получала от меня небольшое количество денег, то снова исчезала, чтобы появиться в ещё худшем виде, чем прежде.
— Ладно, не впускай меня, — отвечает она, — но я умираю с голоду. Можешь дать мне немного денег? Совсем чуть-чуть, чтобы мне хватило на неделю или около того. Может, сотню долларов? На еду.
— Если ты голодна, то я могу достать тебе какую-нибудь еду и принести, но денег не дам. — Я вот-вот сломаюсь, но продолжаю стоять на своём.
— Но… — её нижняя губа начинает дрожать. — Скинни убьёт меня, если я не принесу ему деньги. Мне нужно отдать ему сегодня пятьдесят баксов, но у меня их нет. Я потратила их на такси, чтобы приехать сюда… чтобы увидеть тебя. — Что-то новое. Чувство вины. И это работает, потому что я готова отдать ей последние деньги, которые бабушка подарила мне на день рождения.
— Кто такой Скинни и почему ты должна ему пятьдесят баксов? Он твой дилер или что-то в этом роде?
— Нет, — она качает головой и фокусируется на мне. — Он мой сутенёр, — шепчет она.
— Господи Боже! Какого чёрта? Во что ты себя втянула? — кричу я. Делаю паузу и выжидаю, прислушиваясь к звукам в доме, но когда убеждаюсь, что никого не разбудила, понижаю голос до злого шёпота. — Какого хрена у тебя есть сутенёр?
— Я не знаю, — произносит она хриплым голосом. — Не знаю, где ошиблась, Рэй. Не помню, когда его встретила. И не представляю, как согласилась делать то, что делаю. Но мне приходится этим заниматься, хотя это отвратительно и ненавистно мне, и он действительно убьёт меня, если не получит сегодня деньги. — Она резко поднимает голову вверх. — И это осуждение от тебя очень забавно, Рэй, мисс Подростковая мамаша Америки, — шипит она.
«Оставайся сильной, Рэй. Вспомни, что она мастер манипулирования. Ей нужна помощь, а не деньги. Её комплименты, как и упрёки, направлены на то, чтобы сыграть на эмоциях», убеждаю я себя, вспоминая статьи, найденные мной в интернете за последние несколько месяцев.