Тишина моих слов

Рид Ава

Мы здесь, в этом чужом месте, я сижу на чужой кровати в чужой комнате, потому что все, что у нас было, ушло с тобой. Завтра и я стану чем-то чужим. Завтра кое-что изменится. Может, тогда я буду соответствовать этому месту. Может, если помножить чужое на чужое, получится что-то родное.

Мне жаль, Иззи. Мне жаль, что я – не ты. Сегодня мне показали, что об этом сожалеют и другие.

Я так похожа на тебя. Но теперь, когда тебя нет, я постоянно спрашиваю себя, кто я на самом деле. Я знаю, кем была рядом с тобой.

Частью чего-то, половиной тебя. Но что я для себя самой? Это мне неизвестно. И мама с папой, вероятно, тоже этого не знают. Они сказали, что мне нужно найти себе компанию и снова начать с кем-то общаться. Искать компанию – означает искать нового друга. Новую половину, частью которой я смогу быть.

Но, Иззи, как это возможно?

Не все, что сломано, можно починить. Какие-то вещи так и остаются сломанными навсегда.

Глава 3

Ханна

НЕ ВСЕ ПЕРЕМЕНЫ

ЧТО-ТО МЕНЯЮТ

Глаза у меня опухшие, потому что этой ночью я так и не нашла покоя. Несколько часов я зависала в ноутбуке, путешествуя по интернету. Между делом подсыпала корм Мо или просто лежала с ним на полу и таращилась в окно. Сейчас светает, а я устала больше, чем думала. Зевая, потягиваюсь перед зеркалом и собираю волосы в пучок. На мне по-прежнему вчерашние джинсы, топик слегка помялся. Переодеваться нет сил, есть только желание что-нибудь сегодня изменить.

Я на цыпочках прокрадываюсь в ванную, что находится прямо напротив моей комнаты, за мной по пятам – Мо, который укладывается у моих ног у раковины. Этой ванной пользуюсь только я, родительская внизу, рядом с их спальней. Я пытаюсь не заснуть, пока чищу зубы и потом, когда наношу на лицо крем и маскирую косметикой хотя бы темные круги под глазами. Вид у меня ужасающий. Плевать. Это изменится.

Протягиваю руки к Мо, он встает и тянется мне навстречу. Аккуратно положив его на плечо, проскальзываю назад в комнату. Там мы с ним выжидаем, спокойно и тихо, я, считая секунды, наблюдаю, как солнце медленно тащится все выше и выше.

Наконец пора. Кладу Мо на кровать, прихватываю сандалии, лежащий рядом с ноутбуком клочок бумаги с адресом и картинкой, кошелек, ключ и собираюсь выйти. Мо идет следом, но я вздыхаю. Он, склонив голову набок, вопросительно смотрит на меня, а я качаю головой. Нет, Мо, сегодня тебе со мной нельзя. Возвращаю его на кровать и, нежно погладив, опять направляюсь к двери, которую, выйдя из комнаты, быстро закрываю за собой. На этот раз Мо должен остаться дома.

В доме ни звука, ни шороха. Спускаясь по деревянной лестнице, перепрыгиваю через предпоследнюю ступеньку – она обычно жутко скрипит.

Бросаю взгляд в сторону родительской спальни и чувствую, как во мне растет сомнение, вопрос, почему я хочу это сделать и необходимо ли это, но рука уже нажимает на ручку входной двери и ноги выносят меня из дома. Я давно решилась.

Вдыхая свежий и пока еще относительно прохладный воздух, я все крепче сжимаю в руке записку. На попятный я не пойду. Слишком поздно идти на попятный.

Чик, чик, чик, чик. Ножницы равномерно проходят по длинным, тяжелым волосам, и с каждой прядью, что падает на пол, мне становится все легче. Да, это правильно. Да, это необходимо.

Вчера вечером, когда я посмотрелась в зеркало, а оттуда на меня глянула Иззи, я поняла, что нужно что-то изменить. Мне недостает Иззи больше всего на свете, но я – не она. Не хочу так выглядеть – частью чего-то целого, чего-то, что в таком виде уже не существует.

Ночью я искала в интернете что-то, что будет походить на меня меньше всего и в то же время как-то мне соответствовать, – и распечатала эту фотографию.

Я приехала на велосипеде сюда и с тех пор, как вошла в парикмахерскую, судорожно сжимаю обеими руками, словно якорь, изображение своего нового «Я». Со мной дружелюбно поздоровались, но я, дрожа, лишь высоко подняла картинку и ткнула в нее пальцем. В картинку, а затем в себя.

И вот я сижу в одном из этих красных кожаных парикмахерских кресел, а Фанни делает из меня нового человека, как она радостно сообщила мне вначале. Быстро заметив, что я не разговариваю, она и сама умолкла. Только время от времени улыбается мне, что слегка снимает напряжение, даже если она об этом и не догадывается. Фанни чуть выше меня, плотная, с ярко-рыжими волосами и пирсингом на лице. Она кажется добродушной, такой, что и мухи не обидит. Она безмятежная и радостная – и напоминает Иззи.

Уверенными движениями она размахивает расческой и ножницами в такт музыке по радио. Внезапно у меня перехватывает горло, но я не обращаю внимания, ведь чутье говорит мне, что это нужно сделать. Если бы потребовалось назвать причину, я бы не смогла. Может, то, что осталось от человека, которым я была прежде, так бунтует против того, кем я стала теперь. А может, я просто не в силах больше видеть себя, потому что «видеть себя» означает «видеть Иззи».

– Ну вот и все! Закончили. Как тебе? – Пару часов спустя все свершилось. Фанни приглаживает мне волосы, я встречаю в зеркале ее взгляд и только теперь вижу себя по-настоящему. Только теперь осмеливаюсь встретиться с моим другим, моим новым «Я». От неожиданности задыхаюсь, дыхание ускоряется. Я вижу, как у меня расширяются глаза, а губы складываются в маленькую букву «о». Медленно поднимаю дрожащую руку. Фанни, отойдя в сторонку, не беспокоит меня.

Моя рука дотрагивается до волос: вроде бы такие же, как всегда, только теперь намного, намного короче. Я знала, что меня ждет, – и все же не знала. Снова и снова пропускаю прядки сквозь пальцы. Они мягкие и на ощупь непривычно чужие, до меня доносится аромат шампуня, цветочный, свежий. Затем, подняв и другую руку, я провожу ею по голове слева. Здесь волоски щетинятся, но не колются и не царапают кожу. Вот и нет моей длинной светлой гривы, короткие черные волосы на свету слегка отливают синевой, отчего глаза кажутся больше и светлее. Справа они спадают до подбородка, укорачиваясь к затылку, а слева ничего не осталось. Безупречный side-cut. Благодаря иссиня-черному цвету волос кожа сияет, и голубые глаза тоже. К сожалению, выделяются и появившиеся этой ночью круги под глазами.

Контраст огромен.

– Мне кажется, замечательно! Тебе идет, – подбадривает Фанни, потому что я не издаю ни звука. Она и не подозревает, что дело не в ней. Я смотрю на нее с благодарностью, надеясь, что она поймет. Я глубоко верю в то, что некоторые вещи можно понять и так. Без объяснений. Не сознавая, каким органом их понимаешь. Просто знаешь, что так и есть. И я молюсь в душе, чтобы и Фанни как-нибудь догадалась. Сообразила, что вот это вот для меня больше, чем стрижка. Что, сделав ее, я потеряла и приобрела больше, чем она может себе представить.