Тишина
Шрифт:
– Нравится, да?
– Д-да, – только и смог ответить портной, продолжая сидеть на земле.
Человек склонился в поясе, долго рассматривал портного, а потом еще раз, на этот раз осторожно,
– Так ты меня слышишь?
Портной утвердительно кивнул. Человек не обрадовался; он просто сел рядом с портным и стал вместе с ним смотреть на белую замерзшую реку.
Долго они так сидели и молчали. Портной, конечно, понимал, что это хорошо – наконец нашелся человек, который его видит и слышит. Да, нужно радоваться этому, нужно петь, плясать от счастья – ведь целых полгода… Но радость почему-то не приходила. На душе было тихо и пусто. Быть может, это оттого, что когда ты один, то пустоту вокруг измерить нечем, она бесконечна, и всё, а вот когда вас становится двое…
Портному вдруг захотелось услышать голос второго человека, и он спросил:
– Ты кто?
– Я… был музыкантом, – сказал человек. – Есть такой инструмент лалесина. Слыхал?
Портной хоть и смутился, однако кивнул, и музыкант продолжил:
– Но лалесина, как мне говорили, играла все тише и тише. И я ее разбил. И оглох, как и все.
Музыкант замолчал, долго смотрел на замерзшую реку, потом прошептал:
– Тишина – это смерть. Ты первый, кого я услышал. Спасибо.
Портной сдержанно вздохнул и не ответил. Ему казалось, что еще немного, и он поймет, что же случилось с городом.
Дул ветер, шуршала по спинам поземка.
– Пойдем, – сказал, вставая, музыкант и взял портного за плечо.
Портной послушно поднялся и пошел. Теперь колючая поземка мела прямо в лицо. Пока они сидели у реки, уже стемнело, теперь города не было видно, и только вдали, в бесшумной метели неверным пятном расплывался уличный фонарь. Фонарь раскачивался на ветру и скрипел неестественно громко.
– Куда мы идем? – спросил портной, хотя ему было безразлично, куда, лишь бы не оставаться одному.
– На площадь, к часам, – ответил музыкант. – Сегодня такой густой снег, что стрелки могут не выдержать, тронуться с места, и тогда мы услышим куранты.